Психология зла

Сергей Ениколопов
Сергей Ениколопов

Публикуем первую часть расшифровки выступления известного социопсихолога Сергея Ениколопова в «ProScience Театре» 22 июня 2014 года. Сергей Николаевич канд. психол. наук, руководитель отдела медицинской психологии Научного центра психического здоровья РАМН, зав. кафедрой криминальной психологии факультета юридической психологии Московского городского психолого-педагогического университета.

— Совершенно не случайно был выбран день моей лекции. Сегодня 22 июня, день, когда каждый нормальный человек вспоминает о войне. Я занимаюсь изучением агрессии, и в этой области война дала несколько толчков к развитию исследований. Первая мировая сподвигла уже довольно взрослого ученого, Зигмунда Фрейда, изменить взгляды на свою основную концепцию. До Первой мировой войны он стоял как кремень и даже не включал слово «агрессия» в свой лексикон.

Когда выяснилось, что с помощью его первоначальной концепции про Эрос объяснить Первую мировую он не может, он начал разрабатывать новые взгляды, ввел понятие «инстинкт смерти» (Танатос) и дал толчок новым исследованиям в этой области. Сейчас это представляет только исторический интерес. Психодинамическая концепция в области, которой я занимаюсь, давно отошла в историю и не представляет большого интереса.

Вторая мировая война дала новый импульс для исследования агрессии и насилия. Практически все люди, пришедшие в психологию после нее, создали в начале 1960-х годов все основные классические труды по агрессии. А. Басс (Arnold Buss), Л. Берковиц (Leonard Berkowitz) и А. Бандура (Albert Bundura) — это начало 60-х годов. Примерно за 6–7 лет вышли классические труды, которые создали новые направления при разных подходах к исследованию агрессии.

И уже после этого опыт XX века привнес новые обертона исследования той чрезмерной агрессии, которая проявлялась во время боевых действий. Сначала минимальные после Второй мировой войны, даже меньше, чем после Корейской, и очень много — после Вьетнамской. То, что замалчивалось: огромное количество изнасилованных после взятия городов, бессмысленные убийства, бессмысленная жестокость — все эти вопросы возникали, но общество на них не очень сильно реагировало.

С. Милгрэм (http://blog.eternalvigilance.me)
С. Милгрэм (http://blog.eternalvigilance.me)

Я бы даже сказал, негативно реагировало, потому что все студенты-психологи изучают эксперименты С. Милгрэма (Stanley Milgram) и Ф. Зимбардо (Philip Zimbardo), но, вообще-то говоря, Милгрэма затравили за его эксперименты. Был введен мораторий на методику, которая использовались в таких исследованиях. Но проблема всё равно остается. В XX веке две мировые войны, много маленьких локальных войн, но особенно страшны 50 случаев геноцида.

Есть два термина, которые очень часто сливаются в языке, очень похожи — «агрессия» и «насилие», притом так складывается, что про некоторые вещи мы знаем: это агрессия, но мы не говорим «домашняя агрессия», мы говорим «семейное насилие». Хотя исследуем ее теми же методами, что и убийц, хулиганов и прочих. Смешение агрессии и насилия во многом связано с тем, что этими проблемами занимаются люди из разных областей науки. Юристы занимаются насилием, психологи чаще говорят слово «агрессия».

Филип Зимбардо (www.pandora-magazine.com)
Филип Зимбардо (www.pandora-magazine.com)

В последнее время была предпринята попытка разработать общую теорию насилия. Есть сторонники этой теории, которые считают, что можно создать общую теорию — начиная от детских драк, от проявлений в негосударственных племенах до государственного насилия.

С другой стороны, есть такой выдающийся философ XX века, как Рэндалл Коллинз (Randall Collins), который твердо уверен, что насилие можно исследовать только на микросоциальном уровне, каждый случай насилия неповторим.

И последнее: плюс ко всем этим определениям появляется некое новое определение — это определение зла. Идею предложил Эрвин Стауб (Ervin Staub) для исследования геноцидов, потому что он считал, что для массовых убийств нужно придумать какой-то термин, а главное понять, каким образом обычные люди, в том числе даже и «хорошие», становятся злодеями, нужно сделать такую «плоскую кривую» для самих исследователей.

А. Муравьев. Фото Н. Четвериковой («Полит.ру»)
А. Муравьев. Фото Н. Четвериковой («Полит.ру»)

Алексей Муравьев (ведущий): Вы упомянули эксперименты Милгрэма и Зимбардо, но нужно пояснить, о чем речь.

— Расскажу об одном эксперименте. Зимбардо договорился с руководством тюрьмы рядом с университетом, взял студентов-добровольцев, они случайным образом разбились на две группы. Одна группа стала «заключенными», другая — «надсмотрщиками». Через несколько дней надзиратели стали избивать заключенных, издеваться над ними, и будущая жена Зимбардо, известный социальный психолог, профессор Маслач (Christina Maslach), — тогда она была такой же аспиранткой, как и он, — пришла и сказала, что эксперимент надо прекратить, что это безобразие. Эксперимент был прерван, но результат оказался поразителен — самые простые ребята превратились в злодеев. При этом, когда у них спрашивали, почему они это делают, почему они бьют заключенных, кто-то говорил, что заключенный как-то безрадостно и отвратительно посмотрел на миску, которую ему дали, еще что-то (а кормили их той же едой, что и заключенных). После этого эксперимента выделили такую область в области агрессии, которая называлась «агрессия по заданию». То есть если человеку дается задание, он может зайти «за флажки» задания, выполнить больше, чем от него требуется, но совершенно спокойно, потому что ответственность с него снята. Он выполняет то, что ему задали.

Эксперименты Милгрэма были немного раньше. Там была такая процедура, когда как бы «нерадивого» находящегося за стенкой ученика нужно было воспитывать с помощью электротока.

Охрана унижает «заключенного» (http://psychohawks.wordpress.com)
Охрана унижает «заключенного»
(http://psychohawks.wordpress.com)

Обычно давали маленькие величины, но подопытный их чувствовал. Увеличивая или уменьшая наказание, можно было показывать ученику, как нужно решать задачки или расставлять буквы. Испытуемым дали реостат, а на нем была такая красная черта — «смертельная». В качестве «учеников» пригласили актеров, которые, когда видели, что величина близка к сильным болевым ощущениям, начинали кричать и «умирали», если (им) «давали» смертельную дозу.

И когда у «наказывающих» спрашивали, почему же они перешли за «смертельную» черту, они отвечали, что по глазам экспериментатора видели, что он их поддерживает, разрешает им и т.д. Не реостатная, а кнопочная, эта процедура называется «парадигма Басса», я сам использовал ее у нас. Но после работ Милгрэма в конце 1960-х годов американская психологическая ассоциация запретила эти эксперименты, и был введен мораторий. Более того, упоминать Милгрэма считалось плохим тоном, и сейчас по этическим соображениям огромное количество исследований такого рода — исследования поведения в обыденной жизни — в Америке вообще прекратились.

«Заключенные» (wiki.shanti.virginia.edu)
«Заключенные» (wiki.shanti.virginia.edu)

Если я правильно помню, как это объясняет Зимбардо, он придумал некое объяснение типа «теории Люцифера» или чтото в этом роде.

— Нет, это красивое книжное название. На самом деле вопрос заключается в том, является ли мы носителями зла и жестокости, или ситуация может к этому привести? Зимбардо — лидер ситуационистов. Поставь человека в определенную ситуацию — и люди, о которых мы думаем, что они вообще просто ангелы с крыльями, могут превратиться в зверей. И «Люцифер их поцелует в лоб».

Но у Зимбардо есть еще одно соображение, если я правильно помню: «Бог создал ад». В одной из лекций он так и сказал: «God created hell».

Охранник из эксперимента Ф. Зимбардо (http://psychohawks.wordpress.com)
Охранник из эксперимента Ф. Зимбардо (http://psychohawks.wordpress.com)

— Чтобы быть точным, я сейчас приведу одну цитату немного обратного толка. Человек говорит: «Я стал верить в бога, потому что в Руанде я встретил дьявола и пожал ему руку. Если есть дьявол, значит, Бог существует». Для Зимбардо эти подходы важны, потому что он выступал в суде и этому посвящена книга о Люцифере (она переведена и вышла у нас несколько лет назад). Он защищал американских солдат, которые очень плохо вели себя в тюрьме Абу-Грейб. Защита была очень условная, потому что он считал, что на месте этих солдат должны сидеть все: президент США, люди, создавшие эти условия, где эти солдаты могли себя так безобразно вести.

Когда у Вас возник интерес к агрессии? Вы в детстве дрались?

— В детстве я дрался. Интерес к агрессии как к научной проблеме возник у меня совершенно случайно. Я учился на факультете психологии и попросил папу, который выезжал в Штаты, привести какие-то книги по психологии от его знакомых. Он привез мне штук 10 книг, одна из них была «Агрессия» Берковица, вышедшая за три года до этого. Из всех книг она была больше всех исчерчена заметками какого-то предыдущего студента. Мне это очень понравилось, я ее прочел и после этого всем этим увлекся.

Мы переходим ко второй части нашего разговора. Насколько я помню, она будет посвящена геноциду.

— Как я уже сказал, при всём том, что мы в XX веке стали такими сторонниками безопасности, нам нравится жить в такой милой и уютной среде, она постоянно дает такие сбои — в этом веке исследователи насчитали 50 случаев геноцида. Понятно, что это было и раньше, к геноциду можно отнести и уничтожение Карфагена и другие исторические события, но они далеки от нас. А в XX веке и в Европе, и в Африке, и в разных других странах происходили массовые убийства людей.

Геноцид в Руанде (http://top10x.ru)
Геноцид в Руанде (http://top10x.ru)

Во время войны американский адвокат Липкин начал размышлять о том, что традиционные юридические представления о массовых убийствах не подходят для того, чтобы применить их к уже известным — в первую очередь к Холокосту и вообще к преступлениям Второй мировой войны. Он стал разрабатывать положения о юридическом обосновании геноцида, после войны, по-моему, в 1948 году, это положение ввели. И дальше основной моделью для изучения геноцида и для психологов, и для социологов, и для юристов является Руанда (хотя на Западе напирают на Югославию).

Там выделены некоторые очень важные элементы того, какие стадии проходит общество, чтобы в нем могли возникнуть элементы, способствующие геноциду. Здесь, на мой взгляд, очень важно, так же, как когда я начинал говорить о войне — есть вещи, которые, если мы не начнем препарировать и исследовать, могут остаться и повторяться многократно.

Я знаю в России большое количество психологов (на Западе меньше), которые не любят заниматься этими проблемами, объясняя, что само по себе это гадость. Там, действительно, есть некоторые очень серьезные элементы. Когда анализируешь такие события, то объективизация дает субъективное ощущение, что преступники и жертвы становятся равновеликими. Это не разговор о том, что жертва всегда хороша, права и прочее. Исследователь понимает, что жертва не всегда вела себя адекватно. Но это не означает, что исследователь этого сам не понимает. Но в момент исследования он, конечно, должен объективизировать все элементы происходящего.

Геноцид в Камбодже (www.sensusnovus.ru)
Геноцид в Камбодже (www.sensusnovus.ru)

Есть вещи, которые присутствуют в происхождении геноцида. Эрвин Стауб анализировал четыре геноцида. Два — когда одна нация уничтожала другую нацию, геноцид армян и Холокост, и два других, когда государство уничтожало своих же подданных в Камбодже и Аргентине.

Я не знаю, почему он другие не взял. Может быть, потому, что эти геноциды были наиболее документированы. До этого исследования всё больше писали об эмоциональной стороне, а Стауб показал, что это достаточно рациональные ходы, что геноциды почти всегда возникают во время каких-то мощных социальных изменений, как правило, модернизационного толка, когда жители как будто должны соревноваться, кто будет впереди в результате модернизации. И идет попытка найти отстающего или козла отпущения — эту фигуру можно назвать как угодно. В государствах, где существует несколько наций, начинают выбирать жертву.

Здесь очень велика роль лидеров. Какие лидеры с одной стороны и с другой. И лидеры большинства, т.е. лидеры, которые приведут потом к геноциду, начинают с того, что раскручивают карту превосходства своей страны или нации над окружающими. Это, как правило, страны с авторитарной культурой. Как правило, в этих странах существует то, что можно назвать «культурой насилия». Очень часто то, что называют «героической культурой» маскулинного толка. Но главное — роль лидеров заключается в том, что они дают возможность всем негативным элементам этой культуры раскрутиться и указывают на врага. Дальше всё раскручивается понятным способом, врагу приписывается всё самое мерзкое.

Когда тутси и хуту в Руанде уничтожали друг друга, они называли друг друга «тараканами» и т.п. Это не выпадает из общей картины пропаганды, врагов всегда изображают как отвратительных существ. Есть работа, где проанализированы военные плакаты и карикатуры всех стран, которые участвовали в мировых войнах и Холодной войне. Оказалось, что во всех карикатурах идет обращение к такой социальной эмоции, как отвращение. Там враг всегда выступает как таракан, крыса, земноводное. А другая сторона — люди благородные.

Поэтому очень часто возникает ощущение, что кто-то у кого-то украл идею рисунка. Мы у немцев или мы у американцев или они у нас. «Ты записался добровольцем?», «Родина-мать зовет!» и т.д. Похожесть военного плаката и карикатуры во многом обусловлена тем, что в нем идет игра на базовых эмоциях человека. Мы хорошие, поэтому мы защищаем женщину и ребенка, а с противоположной стороны — какие-то уроды. И это начинает проявляться и в общественной жизни, и в государственной пропаганде.

Дальше начинается поиск исторических примеров. В основе всякого рода геноцида почти всегда лежат исторические события. Люди интерпретируют их в момент своей готовности к геноциду так, чтобы доказать: группа будущих жертв, безусловно, мерзка еще и потому, что в истории она нас либо предавала, либо была на стороне противника, либо исторически обусловлено, что она будет на стороне противника, и она должна быть уничтожена просто хотя бы потому, что все исторические свидетельства говорят о том, что ее надо уничтожить.

Здесь я хотел бы обратиться к так называемому «культурному насилию», термину, который ввел Й. Галтунг (Johan Galtung). Когда все аспекты культуры и науки, в том числе и математики, используются для обоснования прямого и структурного насилия. Это и расовые признаки, и исторические, и литературные, и музыкальные — всё, что можно использовать для торжества нашего духа над противником.

Приведу немного, может быть, комедийный пример. Когда я был студентом, нам преподавал профессор М.Ф. Неструх, один из крупнейших антропологов мирового уровня. Ходила легенда, что он был в первой сотне списка на уничтожение, если гитлеровцы возьмут Москву. Мы никак не могли понять, какую угрозу представлял этот интеллигентный человек, который для студентов каждый год давал концерты, играл Шопена. А потом оказалось, что он был главным антропологом в Красной армии и показал, что многососковость встречается у нас реже, чем в фашистском Вермахте. Только за это можно было оказаться врагом Гитлера. Тогда мне это казалось смешной историей. А когда я стал заниматься проблематикой насилия, выяснилось, что, вообще говоря, все такого рода мелкие вещи — сколько у кого сосков, где торчат уши, сколько у какого народа шестипалых, какое количество умственно отсталых — идут в дело, главное — доказать, что враги — иные, что они — нелюди.

И последняя проблема, про которую я хотел сказать, — на что обратили внимание при исследовании геноцидов. На наблюдателей. В большей части насильственных преступлений, драк и того, что мы сейчас называем «булингом» — драки в школах, — внимание обращается на участников. На агрессора и жертву. И в стороне остаются сторонние наблюдатели. А в реальности очень часто выясняется, что, вообще говоря, для них это и делается. Это одна сторона.

Вторая — возникает вопрос: а почему они не вмешались? Вопрос, который после Второй мировой войны, после Холокоста всегда возникал. Как реагировали обыватели? Каким образом можно за короткий период вполне интеллигентных немецких обывателей сделать либо молчаливым большинством, либо соучастником? И когда к этому обратились, то выяснилась, во-первых, огромная роль языка. Как эвфемизмы позволяют снять ответственность с людей.

Если сказать, что евреев эшелонами отправляют в концлагерь — это одно, а если говорят, что их эшелонами отправляют на Восток — это другое. Есть исследования, которые показывали, какую важную роль играли аббревиатуры. Когда человека обозначают тремя буквами, то он перестает быть Иван Иванычем Ивановым, он становится ИИИ. И выясняется, что в одном случае легко совершить насилие, а в другом — труднее.

Довольно много работ по Германии, одна из работ даже называется «Язык третьего рейха». В этой работе как раз показано, как можно было, понемногу меняя слова, обозначения, привести культурную страну к массовому уничтожению людей. Ведь в повседневном языке никакого Холокоста не было, было «окончательное решение еврейского вопроса», а это уже звучит «нормально».

Чем больше мы видим человека, тем труднее нам совершать против него преступление.

Раз уж мы заговорили, что геноцид это некоторое исторически конкретизированное насилие, то мне как историку всегда казалось, особенно в связи с армянским и сирийским геноцидом в Турции, что там очень сильно проявлялась социальная мобилизация. Курдское население мобилизовывалось «на уборку» страны от какихто грязных, нежелательных элементов. И вот эта оппозиция «грязный чистый» довольно сильно использовалась в геноцидах.

— Да, конечно. Я уже говорил, что «грязное/чистое» — то, что мы называем отвращением, –базовая социальная эмоция. И на ней, вообще говоря, строится мораль. В последнее время есть много исследований на тему того, что это и есть основа развития морали. Всевозможные моральные запреты и разрешения построены на этом. Даже «не пей из копытца, козленочком станешь» из этого же ряда. <…>

А насколько хорошо мы сейчас себе представляем, как запускается механизм геноцида? Это же не просто сказать «давайте все убивать евреев» или «давайте все убивать армян». Никто же не пойдет. Насколько я помню, Зимбардо объясняет, что есть небольшая группа людей, готовых переступить через маленький, незначительный запрет. А потом, переступив через маленький, становится легче переступать через более значительный.

— Про психологическую часть «маленьких запретов» я буду говорить позже. Но вопрос же заключается в том, как в обществе постепенно зреет атмосфера. Есть группа людей, которая выделяется как «закваска», потом к ним присоединяются другие… Отдельный вопрос, кто участвует. Другой вопрос — некая общая готовность общества. Ведь для того, чтобы эти люди куда-то побежали и что-то стали совершать, надо, чтобы в обществе был запрос: что-то надо делать.

У человека бывает такое состояние, о котором говорил один психолог: «то ли ему сигарету закурить, то ли ему с женой развестись». И очень часто люди принимают неправильные решения. Равновеликость таких, на первый взгляд, разных выходов, заключается в том, что есть некая свободноплавающая тревога. Она еще не опредмечена, ведь человек не ощущает, что уже наступила эра модернизации, что «всё сейчас как ломанутся вперед, а я тут один останусь». Он ощущает, что происходят какие-то сдвиги. Нормальный обыватель, обычный средний человек чувствует какую-то тревогу. Как опредметится эта тревога? Она может опредметиться во что-нибудь замечательное: «Давайте построим что-то новое, двинемся куда-то». Но когда он начинает чувствовать, что становится аутсайдером, тут как раз возникает общая атмосфера, когда тревогу можно превратить в погром.

Фото С. Ениколопова Н. Четвериковой («Полит.ру»)

Расшифровка Надежды Дзядович. Авторизованная версия

Полную видеозапись выступления см. на www.youtube.com/watch?v=2vgvLaI0jvg

(Окончание в следующем номере)

Подписаться
Уведомление о
guest

3 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Mike
Mike
10 года (лет) назад

Геноцид в Руанде очень хорошо описан в книге «Machete Season: The Killers in Rwanda Speak» by Jean Hatzfeld. Он показывает как простые люди ходят на работу по уничтожению вчерашних друзей и соседей. И такое может случить везде, в любом обществе.

Виктор Сорокин
Виктор Сорокин
10 года (лет) назад

Много-много недооформленных мыслей сущего (и не скрывающего это) дилетанта: Человек есть существо разумное. Главное свойство именно человеческого разума — пользование (в т.ч. и при мышлении «про себя») языком; фактически человек (каждый) живёт — с точки зрения своего мозга — не в реальном физическом мире, а в мире, где реальность пропущена через «словесный преобразователь», собственно, заменена «языковой вселенной». Человек видит (или ощущает другими рецепторами) реальный мир, но реагирует на тот, для которого у него есть слова. (Любимый мой литературный пример: Тартарен из Тараскона без страха, удивляя опытных проводников, лез на Юнгфрау, т.к. его убедили, что опасности восхождения — муть, жуть и обман для привлечения туристов. Так что даже реальные рефлексы от созерцания под собой обрывов «не работали». Пример не из литературы — хотя бы слышанные мною (в детстве)рассказы о том, как человек умирал от укуса медянки (!), причём, как положено, на закате. Ну, или любые другие случаи смерти от «наведения порчи» сюда подходят…). Слова же биологически не заданы — языки (и «свои Вселенные») формируются в группах людей. Для которых, очень даже запросто, носители «других Вселенных», люди иных групп, просто не будут людьми. (А перебить стаю бабуинов — немного не то, что вырезать группу людей…). К сожалению, для того, чтобы какие-то группы людей перешли (в чьей-то «словесной Вселенной») в разряд не-людей, совершенно не обязательно они должны быть «привычно чужими». «Всегда не-людьми», не-людьми во всех своих проявлениях. Выглядит так, что многие «словесные Вселенные» (не ровён час, все…) имеют «точки переключения», слова-суперкоманды, перестраивающие «Вселенную» так, что кто-то выпадает из категории «людей». Например, он становится «врагом (на войне)». Мне порой кажется, что в ситуации, когда привычная «словесная Вселенная» не оправдывает ожиданий (через неё не так лезет реальный мир), в ситуации (модное слогвечко) «стрессовой», сознанию свойственно переключаться на «аварийные подпрограммы», упрощённые «Вселенные», часто — архаичные (т.е. давно уже не соответствующие нынешним знаниям о мире). А… Подробнее »

влад
влад
10 года (лет) назад

Что-то я не понял..
разводят «литературу», приводят всякие примеры, а где психология?7
Где суть явления.
Откуда берется агрессия, почму она нарастает,
почему сам че-к не противится ее росту.
И главное, а как этого избежать?
Можно ли «вылечить» полу сформировавшегося «палача»???
Молчит наука….,
такая штука!!!!!

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (Пока оценок нет)
Загрузка...