Какого цвета гром?

Продолжаем серию публикаций филолога Марии Елифёровой, посвященных тонкостям обозначений цветовых оттенков в разных языках. Предыдущие заметки цикла: «Диагностируем дальтонизм древнеримских поэтов», «Тайна синего вина», «Бывают ли синие эфиопы?», «50 оттенков экзотики» ¹.

Откуда же взялось убеждение многих авторитетных исследователей, что в Древней Руси «синий» могло значить «черный» или «темный»? Это настоящая детективная история.

Н. И. Толстой, обосновывая эту мысль, ссылался на статью А. А. Потебни, опубликованную в 1881 году ². Основное содержание этой статьи вообще не имеет отношения к теме цветообозначений. Речь идет о двух строчках из народной песни и крохотной сноске к ним.

Как с вечеру тело, как снег, было бело,
А к утру то тело, как котел, посинело…

Потебня комментирует: «Синь не в смысле caeruleus, hyacintinus [‘синий’, лат.], а niger, откуда стар. синьц негр и чорт, как чорный. См. Mikl. Lex.» ³.

За сокращением Mikl. Lex. скрывается «Старославянско-греко-латинский словарь» Франца Миклошича, вышедший в 1865 году ⁴. В наше время этот словарь доступен онлайн любому желающему.

Название не должно обманывать современного читателя: с точки зрения Миклошича, в корпус «старославянского» языка входили и древнерусские, и древнесербские памятники. В современной филологической практике принято отличать старославянский язык — язык ранних памятников эпохи Кирилла и Мефодия — и церковнославянский язык, его потомок (начиная с XI века). В церковнославянском в свою очередь различают различные изводы, например русский и сербский. Но Миклошич писал полтора века назад, когда славистика как научная дисциплина только формировалась. Богатство собранного им материала вполне искупает то, что материал оказался несколько сваленным в кучу.

Попробуем разобраться в этой куче. Вот какие примеры дает Миклошич на значение ‘niger’:

• синя поучина;
• оустиѣ имѣя сине «губы имея синие»;
• синии яко сажа бывающе;
• еѳиопы сини;
• око синее;
• синяя проказа;
• лоуна синяя;
• сини вирь «синий водоворот» (сербск.), сини камень;
• синя локва «синий дождь, синяя лужа»;
• чрьвеное и сине и зелено и багъряно.

Часть примеров читатель уже узнал — это примеры из того же «Слова Андрея Юродивого», которые мы обсуждали в предыдущей статье («Бывают ли синие эфиопы?»). Рассмотрим более внимательно остальные.

С эфиопами и сажей, как теперь ясно, всё оказалось непросто. Остальным примерам приписать значение ‘niger’ еще труднее. Луна вряд ли бывает черной, так что лоуна синяя имеет отношение к синеватому оттенку лунного света, а не к цвету пресловутой сажи. Как понимать синюю проказу зависит от того, доводилось ли средневековому славянскому автору наблюдать реальную проказу или это был для него чисто книжный образ. Конечно, в Древней Руси проказа была, в принципе, известна — об этом говорят археологические данные ⁵; не обошла она и южнославянский мир ⁶. Но из этого не следует, что средневековый книжник опирался на свой конкретный жизненный опыт. В любом случае проказа сопровождается не потемнением кожи, а ее обесцвечиванием, поэтому «синий» здесь либо условный цветовой эпитет, либо его следует понимать как «мертвенно-бледный» (см. предыдущую статью).

Колоритный в прямом и в переносном смысле образ чрьвеное и сине и зелено и багъряно — это цитата из «Изборника Святослава», где описываются свойства радуги. Очевидным образом радуга черного цвета не содержит, и сине здесь именно синее, а не какое-либо другое.

Еще три примера связаны с водой: синя поучина, сини вирь и синя локва. Синя поучина, по указанию Миклошича, — это перевод с греческого πόντος μέλας (póntos mélas, «черное море»). Но мы уже убедились, что греческое слово μέλας побуждало славянских переводчиков к творческим решениям. Тем более, что в данном случае замена напрашивается сама. Какое море в славянском фольклоре? Конечно, синее! Синее море встречается не только в «Слове о полку Игореве», но и в «Слове о погибели Русской земли» (а нѣмци радовахуся, далече будуче за синимъ моремъ), и в бесчисленном множестве русских былин и народных песен.

Устойчивое словосочетание синее море бытовало не только на Руси: оно характерно и для сербского эпоса, где оно звучит как сиње море. В собрании сербских народных песен Вука Караджича можно найти десятки примеров его употребления. Вот случайные образцы:

Браћи [братьи] нашој преко мора сиња…
У сиње се море навезоше…
Док запалим рачу украј Дрине,
И погубим Аџи-Мелентија,
Кој је иш›о преко мора сињег… ⁷

Чем это замечательно? Тем, что в современном сербском слово сињи означает «серый», и это значение было уже привычно филологам XIX века. Собственно «синий» по-сербски плав, причем, чтобы окончательно всё запутать, слово это, по-видимому, восходит к латинскому flavus — «светло-желтый». Однако море плаво в сербском фольклоре не встречается.

Плав — достаточно поздняя инновация. Значениям слов в языках, вообще говоря, свойственно меняться, и к цветообозначениям это тоже относится в полной мере. Сербский эпос сохранил пережитки старинного значения слова сињи благодаря тому, что сочетание сиње море образует формулу. Под формулами в эпосоведении понимаются готовые, устойчивые сочетания слов, которые сказитель подставляет в текст по мере необходимости. Напомним, что изначально всё народное творчество было устным, и даже длинные эпические тексты не записывались, а складывались устно. Поэтические тексты более или менее импровизировались в процессе исполнения и всякий раз пересоздавались заново, что причиняло когда-то немалую головную боль собирателям фольклора ⁸: какой из многочисленных вариантов песни «настоящий»?

Характерное свойство формулы — ее неизменность: она повторяется дословно либо с незначительными вариациями. Поэтому благодаря формулам до нас порой доходят осколки чрезвычайно архаических традиций. Например, в русских былинах встречается формула борзы комони. Коня называли на Руси комонем лишь в древнейшие, домонгольские времена, былины же в основной своей массе были записаны в XIX веке. Получается, что формула прожила как минимум семь веков!

Как доказать, что сиње море в сербском эпосе — это именно синее море, а не серое? Помимо точного сходства сербской формулы с русской, у нас есть данные еще одного южнославянского языка — болгарского. В нем син до сих пор означает именно «синий», а не «черный», не «серый» и т. п. Пути болгарского и русского языков разошлись более тысячи лет назад (в болгарском, конечно, есть заимствования из русского, но син — вовсе не заимствование), поэтому есть основания предположить, что уже праславяне знали прилагательное синь в значении «синий».

Любопытен сербский пример у Миклошича — сини камень. Культ «синих камней» имеет общеславянское происхождение. В России знаменит Синий камень из Переславля-Залесского, поклонение которому еще в XIX веке считалось древней традицией. А в романе болгарского классика Ивана Вазова «Под игом» бабушка лечит внуков от испуга с помощью своеобразного ритуала:

Скоро изведи децата да идат да пикаят на син камък.

(Скорее выведи детей, пусть пойдут и пописают на синий камень.)

Поскольку и на русском, и на болгарском языке речь идет об особом камне, который выделяется синеватым оттенком, то, надо полагать, изначально в сербском это словосочетание тоже означало именно синеватый камень, а не просто «серый».

Конечно, картина была бы неполна без западнославянских языков. По-польски ярко-синий цвет — niebieski, но темно-синий обозначается словом siny. На чешском «синий» — modrý. Но так обстоит дело в наши дни. В чешском языке еще исторически недавно — в первой половине XIX века — синий цвет описывался корнем sin-. Чешско-немецкий словарь Йозефа Юнгманна (1838) ⁹ дает его как синоним для modr-:

• SINALO-ČERWENÝ — «сине-красный», синоним zmodračerwený;
• SINALOZELENÝ — «сине-зеленый», синоним modrazelený;
• SINALÝ — «синеватый», синоним zmodralý;
• SINÈTI — «синеть»;
• SINOKWÈT — «василек»;
• SINÝ — «синий, посиневший», синоним modrý

Это далеко не полный список примеров из словаря 1838 года. В чешских словарях конца XIX века все эти слова исчезают. Вероятно, Юнгман зафиксировал момент активного вытеснения старого термина siný новым modrý.

Таким образом, для праславянского языка вполне уверенно восстанавливается *sinь в базовом значении «синий», а не «черный», не «темный» и не «серый». Не следует предполагать здесь, как Н. И. Толстой, неразличения синего и черного. Разнобой цветообозначений в современных славянских языках связан с исторически недавними процессами вытеснения одних слов другими и смены значений. Любопытна, пожалуй, в этой истории сама нестабильность термина, обозначающего синий, в славянских языках. Он ведет себя совершенно не так, как должны вести себя базовые цветообозначения согласно Берлину и Кею — без видимых причин в короткие исторические сроки меняет свое значение и/или вытесняется другими словами. При этом на любом конкретно взятом отрезке времени, в любом славянском языке базовое обозначение синего в принципе есть.

Как раз процесс смены значений и запечатлело употребление слова сиње в сербском эпосе. Дело в том, что, помимо моря, это слово применяется также к… кукушке.

Закукала сиња кукавица
На главици више Бијељине;
То не била сиња кукавице,
Веће мајка [мать] Оругџијћа Меа ¹⁰.

Кукушка обыкновенная — единственный вид кукушек Европы — конечно же, не синяя, а серая. Формула сиња кукавица, следовательно, гораздо более позднего происхождения, чем сиње море. Заметим, что русскому фольклору эта формула вообще неизвестна, а значит, она действительно появилась позже, на чисто сербской почве.

Еще один любопытный случай с прилагательным сињи — его применение к грому:

Пуче пушка као [как] и гром сињи… ¹¹

Как гром может быть синим? Ответ, видимо, кроется в том, что народная поэзия сливает воедино образы грома и молнии. По-русски в старину говорили убило громом, хотя гром сам по себе, конечно, никого не убивает: причиной смерти бывает молния. В македонском просторечии у слова гром и поныне сохраняется значение «молния». А значит, гром сињи — сербский аналог «синих молний» из «Слова о полку Игореве». Когда могла сложиться строчка о пушке? Очевидно, не раньше, чем в обиход вошло огнестрельное оружие (и, следовательно, она гораздо моложе образа синего моря), но при этом раньше формулы сиња кукавица, ведь молнии серыми не бывают. Так анализ употребления единственного слова раскрывает неоднородную природу эпоса и может помочь понять, как и когда складывались эпические песни.

Разобравшись наконец с праславянским значением слова *sinь, вернемся к цитате, приведенной Потебнёй: а к утру то тело как котел посинело. В песне речь идет о битье плеткой. В принципе, об избитом человеке можно сказать и посинел, и почернел. Но русский язык, когда речь идет о человеческом теле, «предпочитает» глагол посинеть. Об этом говорят данные Национального корпуса русского языка (НКРЯ). Всего в текстах 1800–2023 годов нашлось 1235 примеров употребления глагола посинеть, при этом 85% из них относятся к человеческому телу и его частям и лишь 15% — к другим объектам (включая животных и инопланетян). Напротив, примеров на почернеть целых 2478, из которых лишь 30% относятся к человеку и частям его тела (исключая одежду и кости). Из этих 30% следует к тому же вычесть многочисленные случаи, когда «чернеют» от загара, грязи или копоти. Получается, что некая доля синонимичности между посинеть и почернеть всё же есть, но довольно слабая.

Мы снова видим, что поэтический текст использует слова не как попало: вне зависимости от того, создается ли он ученым книжником или анонимным народным сказителем, он опирается на тонкие, порой неуловимые без специального анализа законы языка. Потебню, вероятно, смутило сравнение «посиневшего» тела с котлом. Однако это сравнение употребил и Н. С. Лесков в «Очарованном страннике», в знаменитой сцене поединка на плетках:

Вон она от этого, спина-то, у Бакшея вся и вздулась и как котел посинела…

Лесков в привычное своей манере — устами косноязычного героя — не просто «вбрасывает» отсылку к народной песне, но и проясняет ее с помощью слова вздулась. Вспомним, что в былинах «голова как пивной котел» означает «огромная». Конечно, котел при желании можно увидеть и синим — в зависимости от того, из чего он сделан. Потебня, вероятно, думал о черном чугуне, однако во второй половине XX века как минимум два писателя, В. П. Катаев и В. В. Личутин, употребили эпитет чугунно-синий. Железо увидел синим М. А. Шолохов в четвертой книге «Тихого Дона»:

По месяцу вся синяя, как железо, ходила, а ить выжила же, и детей воскормила, и из дому ни разу не счиналась уходить.

Котел мог быть и медным, как, например, перегретый самовар из автобиографической повести М. Горького «В людях»:

Я еще в комнатах услыхал, что самовар гудит неестественно гневно, а войдя в кухню, с ужасом увидал, что он весь посинел и трясётся, точно хочет подпрыгнуть с пола. Отпаявшаяся втулка крана уныло опустилась, крышка съехала набекрень, из-под ручек стекали капли олова, — лиловато-синий самовар казался вдребезги пьяным. Я облил его водою, он зашипел и печально развалился на полу.

Дело в том, что металлы при нагреве до сотен градусов образуют так называемые цвета побежалости — тоненькие оксидные пленки, по-разному преломляющие свет. При определенной температуре любой обиходный металл может стать синим. (Мне не удалось найти температурной таблицы цветов побежалости для меди, но судя по тому, что самовар распаялся и олово потекло, он успел нагреться выше 232 °C.)

Выходит, забытый на открытом огне котел вполне может посинеть. Однако куда существеннее то, что к человеческому телу в русском языке применяется именно глагол посинеть. «Как котел посинело» из народной песни — явная контаминация из «посинело и вспухло как котел». Что, впрочем, никак не противоречит свойствам котлов.

Такова природа поэтического образа — он отличается одновременно емкостью и точностью.

¹ trv-science.ru/tag/mariya-elifyorova

² Потебня А. А. Этимологические заметки: Село, деревня и т. п. (к истории быта) // Русский филологический вестник, 1881. Т. 5, № 1. С. 110–157.

³ Там же. С. 155. Авторская орфография сохранена.

⁴ Miklosich F. Lexicon palaeoslovenico-graeco-latinum. Vindobona, 1862–1865. P. 840.

⁵ Бужилова А. П. Палеопатологические исследования в России: история вопроса //Вестник Московского университета. Серия XXIII: Антропология. 2009. № 1. С. 31.

⁶ Wokaunn M., Jurić I., Vrbica Ž. Between stigma and dawn of medicine: the last leprosarium in Croatia // Croatian medical journal. 2006. Vol. 47. № . 5. P. 760.

⁷ Караџић В. С. Српске народне пјесме, скупио их и на свијет издао Вук Стеф. Караџић. Књ. 3. — Београд, 1823. С. 18, 27, 274.

⁸ Подробнее о природе эпоса и поэтической формулы см.: Лорд А. Б. Сказитель / Пер. с англ. Ю. А. Клейнера и Г. А. Левинтона. — М.: Восточная литература, 1994.

⁹ Jungmann J. Slovnjk česko-némecký. T. 4. S — U. — Praha, 1838. S.

¹⁰ Српске народне пјесме. Књ. 3. С. 333.

¹¹ Там же. С. 204.