В ходе общения двух редакторов («Науки и жизни» и «Химии и жизни») оказалось, что у них одно и то же увлечение — фотография. Возникло оно на границе детства и юности и, хотя не переросло в профессию, но сохранялось на протяжении всей жизни. И оказалось связано с историей общества — ниточками, веревочками, узелочками на память.
Леонид Ашкинази: У меня увлечение фотографией началось в 6-м классе — в школе был фотокружок. Почему я в него вообще пошел? Скорее всего, элементарное подражание: отец фотографировал, да и мать — судя по наличию в доме фототехники — тоже этим когда-то увлекалась. Оба — на любительском уровне, но много ли надо ребенку для подражания? Не помню, кто и чему нас в этом кружке учил, но научил самому главному — желанию «увидеть кадр». В нас было заложено (или выращено уже имевшееся?) стремление присмотреться к миру, увидеть нечто интересное. Конкретно внутри меня поселилось выражение «вот это кадр» и жест — я располагал перед глазами пальцы рук, создавая «рамку». Теперь-то я понимаю, что это было не фотоискусство, и даже не его основа, за год или два этому и не научить, нужны годы и серьезная работа. То, что я получил в кружке, была лишь база, и только одной ветви — репортажного фото. Но в том возрасте, наверное, это максимум, который мог быть сделан.
Юрий Фролов: Мое практическое знакомство с фотографией началось, когда по случаю поступления в МГУ мой двоюродный дядя подарил мне свой старый ФЭД, купив себе что-то посолиднее, кажется «Зоркий». Мой аппарат ФЭД вообще-то ценный — из-за своего № 467587. Он хранится у меня и сейчас. Старые фотолюбители утверждают, что такие номера относятся к тому времени, когда объективы ставили немецкие, причем просветленные, заменив на оправе Zeiss-Leica на сокращение ФЭД — «Феликс Эдмундович Дзержинский». Через два года после получения подарка я имел честь познакомиться с внуком Ф.Э.Д. — Феликсом Яновичем, он вел у нас занятия по орнитологии и летнюю практику по птицам в Чашникове. Симпатичный был человек, но птичья практика прошла для меня бесследно. Запомнить песни птиц, которые надо было для зачета узнавать по звуку, мне было трудно, а разглядеть птичку в шестикратный выданный студентам бинокль я не успевал: пока наведу в направлении, указанном Дзержинским, она улетала. Но зачет как-то сдал.
С ФЭДом меня научил обращаться мамин коллега по кафедре иностранных языков РГПИ Борис Скобин за два месяца, которые я провел дома в Рязани после поступления на биофак. Москвичей послали строить московское окружное шоссе, а неместных отпустили по домам. Скобины жили недалеко от нас (в Рязани в те годы всё было недалеко), и я к нему ходил. Он научил меня и снимать, и проявлять пленку, и печатать снимки. Выдержку и диафрагму я определял по бумажно-картонному экспонометру с поворотным диском, где надо было учесть чувствительность пленки, освещение (яркое солнце, солнце за облаками, раннее утро или вечер и, наконец, в комнате при свете лампы такой-то мощности, см. справа).
Постепенно, уже живя в Москве в общежитии МГУ, обзавелся бачком для проявки пленки, кюветами и красным фонарем.
Настоящую фотошколу я прошел на биофаке МГУ, я даже раза два побеждал в конкурсах среди студентов. Тогда раз в неделю мы ходили в Главное здание на 8-й, если я верно помню, этаж, где находилась общая для всего МГУ (а может, только для естественных факультетов) кафедра учебной и научной фото- и кинематографии. Очень мне нравились занятия на этой кафедре. Их вел симпатичный преподаватель — Владимир Георгиевич Пелль, редактор «Справочника фотолюбителя», который я купил и несколько лет читал перед сном: и интересно, и помечтать можно — какой бы я фотоаппарат или киноаппарат купил, если бы были деньги. И к тому же такое чтение хорошо усыпляет. Справочник у меня есть до сих пор, конечно, он устарел, но изредка пригождается.
Оборудование кино-фото-кафедры вызывало глубокое уважение. Вспомнить хоть машину для сушки и глянцевания фотоотпечатков! Здоровенный агрегат с огромным вращающимся стальным валом с зеркальной никелированной поверхностью, на которой сохли и глянцевались отпечатки. Под ним трясся пол, когда он глотал мокрые фотографии и выплевывал их сухими и глянцевыми. А какие там были объективы, на все случаи жизни! А штативы! И камеры, конечно!
Этой кафедры уже давно нет. Видимо, считается, что современный биолог, если ему надо что-то снять в природе, сделает это смартфоном, а если надо снимать под микроскопом — то разве бывают микроскопы без фотокамеры и без видеозаписи? И в Интернет сразу передать можно прямо с Беломорской биостанции для обсуждения с коллегами по всей Земле. Осталась фото-кино-кафедра на факультете журналистики, но ее задачи иные. Как и техника, конечно.
Одно занятие было посвящено съемке портретов. «Мало ли, — сказал Пелль, — иногда среди научных съемок вам придется и кого-то из коллег сфотографировать». Учили нас макросъемке, съемке через микроскоп, репродукции, учили снимать и кино. Не помню названия 16-миллиметровой камеры, на которой нас тренировали, но помню, что там было сложно вынуть пленку и зарядить новую. В темноте, естественно. Сложность объяснялась тем, что это была копия какой-то американской камеры, и создатели оригинала предполагали, что кинолюбитель просто отошлет отснятую кассету на фирму, пленку проявят и ему вернут, а он вставит новую кассету. Камеру скопировали, а систему обслуживания — нет. Вроде была и еще какая-то камера, копия немецкой, тоже сложная для зарядки. Запомнился один фотосовет от Пелля. Старые опытные фотографы, по его словам, перед зарядкой пленки смазывали направляющие собственным кожным жиром, проведя пальцем за ухом или около носа, где много сальных желез. Сам я не пробовал. Возможно, просто суеверие, как у рыбаков поплевать на крючок перед забрасыванием в воду.
В МГУ меня научили проявить цветные диапозитивы, и раза три-четыре в жизни я это делал, причем в условиях общежития. Основная сложность была в том, что температуру надо поддерживать в пределах 18–20°. При проявлении черно-белой пленки, если проявитель теплее или холоднее, надо просто увеличить или сократить время проявления — есть соответствующие формулы и таблицы, — а с цветными пленками так нельзя — исказится цвет. Конечно, умел проявить обычную негативную цветную пленку и даже худо-бедно напечатать цветные снимки. Правда, многие ли теперь этим занимаются, и многие ли снимают кино на пленку? Теперь надо уметь обращаться с Adobe Photoshop, снимать цифровое видео и монтировать его на компьютере.
Л. А.: Вообще в течение всей жизни серьезно фотографией я не занимался. Но аппарат всегда был с собой, и в горах, и в пещерах. Самый ранний — широкопленочный Voigtlander (мать отдала свой), потом ФЭД (отцовский, и он тоже им фотографировал), потом «Смена-8М» (уже совсем своя), потом «Зениты», Е и ЕТ. Отцовский ФЭД был с номером меньше миллиона; да, потом я где-то услышал, что первый миллион этих аппаратов был с цейсовской оптикой.
Он подвел меня только один раз — на одном из восхождений. У него шторка из прорезиненной ткани, и, хотя он был под одеждой, но всё равно она замерзла (Тянь-Шань, зима). У моего напарника и друга, Виктора Жаркова, была «Смена-8» и я несколько снимков сделал ею. А потом я себе купил «Смену-8М», стоила она 15 рублей и верно служила мне много лет, и в горах, и под землей. Снимал на немецкую пленку для слайдов ORVO CHROM UT-18. Кажется, была еще ORVO COLOR UT, в Интернете она упоминается; на негативную цветную (NC) никогда не снимал. Цветные фотоматериалы сам не обрабатывал. В годы, когда было совсем плохо с деньгами, снимал на черно-белую негативную «Фото-130» или «Фото-250», обрабатывал сам. Сейчас, кстати, по тому, сохранились черно-белые отпечатки или цветные слайды, можно косвенно установить, насколько сложно было в соответствующие годы с деньгами. Были попытки снимать и кинокамерой («Кварц», «Кварц-М»), опять же в походах попроще — она весила прилично.
Ю. Ф.: Кинокамера у меня была «Спорт-2», где-то лежит до сих пор. Потом купил в комиссионке чешскую «Адмиру» с двумя объективами, тоже где-то лежит. И пленки сохранились, а лет десять назад один умелец перевел их мне в цифровой вид. Фотоаппаратик маленький SONY тоже ношу с собой и тоже снимаю забавности. Есть довольно серьезный Lumix-Panasonic, использую редко, великоват для постоянного ношения. Обзавелся смартфоном, снимаю в библиотеках тексты для работы, до того был простейший телефон, только звонить. И ФЭД года примерно 1948-го у меня лежит до сих пор, и «Зениты» (С и 3М), и даже сравнительно новый аппаратик ЛОМО, ему всего-то лет двадцать пять.
С какими фотокамерами я вообще имел дело в жизни? Уже упомянутый ФЭД. У меня однажды образовалась в его резиново-тканевой шторке дырочка, отнес в мастерскую, заменили шторку. До сих пор помню, как нелегко было его заряжать. Взять кассету, из которой торчит зарядный конец, открыть крышку в днище камеры, вынуть приемную катушку, зацепить кончик пленки за специальный язычок на катушке и аккуратнейшим образом, не перекашивая, вдвинуть всё это в камеру. Закрыть крышку, повернув замочек. Понятно, конструкторы старались предотвратить попадание пыли и песка в камеру.
Я умудрялся применять ФЭД и для таких целей, для которых он вообще-то не годится. Взяв в Ленинке редкую книгу (например, не переиздававшегося тогда Булгакова 1920-х годов) или одолжив у знакомых на одну ночь нечто современное, но запретное, я ввинчивал между камерой и объективом переходное кольцо для макросъемки (наборы из 4–5 колец разной толщины продавались в фотомагазинах) и по таблице из «Справочника фотолюбителя» находил нужное расстояние от передней линзы объектива до страницы книги. На удивление, выходило довольно прилично.
Так же, через днище, заряжалась потом доставшаяся мне камера «Зенит-3С». Буква «С» означает наличие синхронизации с электронной вспышкой. Это вообще был большой шаг вперед и вбок в камеростроении — зеркальная камера. Через косо поставленное за объективом зеркало я видел то, что видел объектив. Хоть с обычным штатным объективом (в данном случае это был «Гелиос-44», светосила 1:2, — очень хороший объектив, вроде бы отечественная разработка), хоть ввинтив любой другой с такой же резьбой и рабочим расстоянием. Обычный видоискатель, поставленный сбоку камеры, всегда немного подвирает. Кстати, по словам Пелля, идея зеркальных камер была советская, но, как это часто бывает, впервые осуществлена на Западе.
Благосостояние народа росло, и еще года через два я позволил себе «Зенит-3М». У него для зарядки пленки открывалось не донышко, а откидывалась на петлях вся задняя стенка, что очень упростило зарядку и разрядку. Видимо, конструкторы решили, что если фотограф не совсем безалаберный грязнуля, у него песок в камеру не попадет. Объектив у него старомодный, «Индустар-50», но можно было переставить на него «Гелиос-44» с «Зенита-3С». Году в 1967-м купил в комиссионке на Комсомольском проспекте объектив «Таир-11», почти телевик, фокусное расстояние 135 мм, приближение при съемке более чем в 2,5 раза. И светосила вполне приличная, 2,8, при том, что у ФЭДа и у «Зенита-3М» — 3,5).
В 1991 году я купил камеру «ЛОМО Компакт». Своеобразная вещь. Автомат, работает на батарейке. Изображение не то что расплывчатое, а какое-то чуть туманное, мягкое. Но изготовители сумели, как говорят немцы, из недостатка сделать добродетель и объяснили всему миру, что эта некоторая расплывчатость — самое то, что вы всегда хотели. В мире и сейчас существуют общества любителей «ломографии». Насколько я понимаю, мы, как всегда, не позаботились о закреплении приоритета и товарного знака, и теперь кто хочет — выпускает камеры, в том числе цифровые, под этим названием. Но я расплывчатость не люблю и, сняв несколько пленок, положил ее в шкаф, где она до сих пор и лежит. Но на вид симпатичная. Я вообще фототехнику люблю.
Вот вам для смеха «Десять заповедей ломографа»:
1. Всегда имей при себе камеру.
2. Снимай в любое время дня и ночи.
3. Ломография — часть твоей жизни.
4. Снимай от бедра.
5. Подходи к объекту съемки как можно ближе.
6. Не думай.
7. Будь быстр.
8. Ты не знаешь заранее, что получится.
9. Да и после съемки не знаешь тоже.
10. А теперь забудь все правила и снимай.
В начале 1990-х годов аналоговая фотография приближалась к закату, хотя в прессе, в том числе иностранной, появлялись статьи о том, что цифровые камеры никогда не заменят обычные, ведь элемент изображения в обычных — несколько атомов серебра, а элемент матрицы цифрового аппарата не может быть таким маленьким.
Л. А.: Это или шутка, или ошибка, элемент изображения — не атомы, а кристалл Ag, выросший из кристалла AgBr при проявлении. Но чтобы это произошло, кажется, нужно, чтобы при съемке в кристалл AgBr успело попасть два кванта. Поэтому при измельчении кристаллов AgBr падает чувствительность.
Ю. Ф.: Цифровые иногда удобнее, например для репортажных съемок, когда результат можно сразу послать в редакцию. Так что в июне 1992 года я купил обычную пленочную фотокамеру Yashika FX3 Super 2000, японскую, с объективом 70–210 мм и возможностью применения отечественных объективов. Позже, будучи в Америке, купил в фотомагазине Black and White (он интересен тем, что персонал почти исключительно негры) для нее кольцо для макросъемки.
Последняя в этой области моя покупка… была не покупкой, это был выигрыш. Осенью 1992 года Союз журналистов проводил лотерею, я купил два билета и выиграл фотокамеру «Агат-18К», цена 25 р. Она интересна тем, что снимает на обычную пленку, но с размером кадра вдвое меньше — 18 × 24 мм. Как и в некоторых «Сменах», у нее перемотка пленки идет из одной кассеты в другую такую же (об этом говорит индекс К). Признаться, я ее даже не пробовал, зачем мне такое нисхождение от «Зенитов» и «Яшики»? Но пробовавшие уверяют, что ничего особенного, хотя конструкция оригинальная и интересная. Сохранилась у меня до сих пор.
Дальше пошли уже чисто цифровые камеры. Сменил уже несколько по мере роста чувствительности и уменьшения элементов матрицы, но купить большую профессиональную не решился. Там явно много функций, мне не нужных. Мне хватает карманной любительской SONY на 20 мегапикселей, и то этим максимумом я очень редко пользуюсь, обычно снимаю на 5 Мпикс. Там тоже немало возможностей, не нужных мне — редактировать снимки на камере я не буду, я их в компе отредактирую. Цифровики по-своему хороши и интересны, а все-таки чего-то в них нет. Наверное, души.
Л. А.: Судьба моих снимков оказалась разной. Часть слайдов, особенно с альпинизма и спелеологии, растащили друзья, осталось немногое. Часть того, что сохранилось, позже перевел в электронный формат. Из более поздних поездок попроще (Кавказ, Средняя Азия, Карелия) сохранилось суммарно около тысячи слайдов. Те немногие ролики, которые снял, сохранились (их не лямзили — проекторов ни у кого не было) и переведены в электронный формат. Сейчас аппарат всегда с собой, если вижу что-то забавное — жму на кнопку.
Ю. Ф.: Признаться, почти все свои цветные диапозитивы, или, как коротко говорят теперь, слайды, сделанные за время жизни, особенно когда я работал на Беломорской биостанции МГУ, я выбросил, а их было несколько коробок. Дело в том, что их надо проецировать на белую стенку или специальный экран (вот экран сохранился, его трехногая опора и два проектора «Свет» рука не поднялась выбросить). Кроме того, если я захочу посмотреть на какое-то растение, гриб, насекомое или лесной пейзаж, в том числе беломорский, легко найти всё это в Интернете, и в лучшем, чем у меня, качестве. Конечно, я оставил фото семьи, друзей, коллег и себя любимого. Купив прибор для сканирования слайдов, я перевел эти снимки на компьютер.
Л. А.: Накопленные знания и умения по части фотографии мне в работе применить не удалось. Да и там, где я работал, пронести на территорию фотоаппарат было настолько нельзя, что никому и в голову не приходило. Скандал был бы на уровне первого отдела и даже, может быть, парткома (независимо от наличия формы допуска и партийности). Как сказано у Льва Кассиля в «Швамбрании» — «Целоваться… Лучше уж жабу в рот». Даже при поездках «в колхоз», т. е. «на картошку», никто фотоаппараты не брал. А жаль.
Ю. Ф.: Мне применить полученные знания в работе удалось. Дипломную работу я делал на Беломорской биостанции МГУ. Работа состояла в изучении жизни и систематики одного мелкого рачка, ну миллиметра три максимум, который живет в песке и мелком гравии на краешке морской воды (краешек колеблется с приливами и отливами). Это мелкий родственник мокриц, которые ведь тоже рачки, просто приспособившиеся жить на суше, хотя и во влажных местах. Как раз на ББС приехал в то лето Всеволод Яковлевич Бродский, известный ученый и симпатичный человек. Он придумал, как измерять количество ДНК в клетках, написал об этом книгу и получил премию имени И. И. Мечникова.
Для измерения количества ДНК в те времена клетки красили специальной краской (известной и до Бродского), которая прилипает только к ДНК. После этого их фотографировали под микроскопом на черно-белую пленку, очень контрастную, и проявляли контрастным проявителем. Там, где ДНК больше, оседает больше и краски, и эти места на пленке (негативной) более светлые. Пленку засовывают в фотометр, который измеряет степень этой светлоты и темноты, и по результатам измерения можно сравнивать количество ДНК в клетках.
Моя научная руководительница Розалия Константиновна Пастернак, будучи весьма общительной дамой, познакомилась с этим Бродским, и, видимо, рассказала ему о том, чем занимается ее дипломник. И у кого-то из них появилась идея, что можно сравнить количество ДНК в клетках разных форм этого рачка. Бродский дал мне рецепт смеси, куда надо совать рачков, или лучше их яйца, которые у самки внутри или под брюшком на специальных пластинках. Эта смесь хорошо сохраняет ДНК. Помню, что она состояла из спирта, формалина и уксусной кислоты. И я занялся сбором материала, чтобы зимой измерять в нем ДНК. Чтобы понять, разные ли это виды.
Еще мы хотели сравнивать просто хромосомы, они ведь, как правило, разные у разных видов, и количество разное. И я научился смотреть хромосомы. Но оказалось, что у этого рачка они такие мелкие — просто черные точечки, и различий не разглядишь, и даже сосчитать не удается (они кучкой лежат, как правило). Все примерно одинаковые.
Осенью, когда все вернулись на биофак, Бродский передал меня из рук в руки Галине Анатольевне Соколовой, которая тогда была старшей лаборанткой на кафедре цитологии и гистологии, где он работал. Соколова всё это умела: и как покрасить препарат, и как его сфотографировать, и как проявить пленку (проявитель был особый, не из тех, что продаются в фотомагазине, его приходилось каждый раз самому составлять по рецепту из имевшихся веществ, для чего там были точные весы), как измерить количество ДНК. И пленка тоже была не продававшаяся в магазинах «Микрат-300», очень чувствительная и мелкозернистая, с высоким контрастом.
В лаборатории, где происходили эти измерения, имелась отдельная фотокомнатка размером примерно два на полтора метра, с плотно закрывающейся дверью, красным фонарем, фотоувеличителем и всем необходимым для проявки и печати фотографий. В самой лаборатории стоял какой-то большой микроскоп размером раза в четыре больше обычного, с сильной лампой и привинченным к нему фотоаппаратом, на котором я снимал свои препараты.
Немного позже в той же комнате появились компьютерщики, которые на наших глазах постепенно построили компьютер (это был большой шкаф, полный радиодеталей, — микросхем тогда еще не было). Идея состояла в том, чтобы к этому компьютеру подключать микроскоп, и он бы определял количество ДНК без фотографирования и измерения на пленке, а измерял бы степень потемнения прямо на препарате. Но вплоть до конца изготовления моего диплома этой цели они достичь не смогли: в компьютере постоянно что-то ломалось, перегорало, они меняли детали, что-то настраивали, искали, где пропал контакт, паяли и так далее.
Л. А.: Экзюпери, который был не только писателем и пилотом, но и инженером (несколько патентов, в том числе в области авиации) вроде бы сказал: «Все неисправности в радиотехнике делятся на две группы — отсутствие контакта, где он нужен, и присутствие, где он не нужен». Правда, есть еще такое чудесное явление — «перемежающееся казэ», т. е. короткое замыкание, которое то возникает, то исчезает.
Ю. Ф.: Да, примерно так… Не помню, что у меня получилось, разное ли оказалось количество ДНК у рачков с разными щетинками на ножках. Но точно помню, что я предлагал считать их отдельными видами. Получил пятерку, хотя при обсуждении моего диплома некоторые сотрудники кафедры высказывались о той части работы, что была сделана под руководством Бродского, что это не очень зоология, а скорее цитология.
Через несколько лет я прочитал в реферативном журнале «Зоология беспозвоночных», что главная идея — что это разные виды — оправдалась. Теперь все специалисты считают, что этот считавшийся долгое время единым вид рачков состоит из нескольких. Когда присмотрелись к ним подробнее, выяснилось, что они и живут немного по-разному — кто ближе к урезу воды, кто подальше, и едят не совсем одно и то же.
Л. А.: У меня было еще одно попутное увлечение… тиражирование литературы, которой не было в магазинах. Пленка МЗ-3Л, сверхконтрастный проявитель Д-76 — его я составлял сам, даже пытался снимать на пластинки.
Ю. Ф.: Литературу я тоже переснимал, тоже на пленку чувствительностью что-то вроде 2–3 ед., в желтых коробочках.
Л. А.: Да, это та самая пленка. О самиздате написано много, и тут я вряд ли смогу добавить что-то сильно интересное. В разных частях социума его состав был, наверное, разным. У нас он состоял в основном из хорошей литературы — Мандельштам, Бродский, Гумилёв (естественно, отец), Пастернак, Стругацкие, Набоков. Впрочем, Авторханов, Гиппиус, Солженицын, Кандель, Некрич, сборник «Из-под глыб» и Даниэль тоже присутствовали (перечисляю по памяти, многое забыл). «Хроника текущих событий» и «Хроника защиты прав в СССР» к нам попадали редко. Мы не были профессиональными борцами и даже не были серьезными интересантами, мы окрысивались, только если что-то задевало нас лично. Например, когда была сделана попытка подчинить физматшколу — нашу школу! — комитету ВЛКСМ. Мы устроили такое, что комсюки отступились. Правильное хулиганье нападает только кодлой и только на одиночек. Кодла-то наличествовала, но вместо одинокой жертвы был десяток особей, которые единодушно и упорно не понимали простых вещей и смотрели исподлобья.
Позже я обнаружил, что само наличие фотоаппарата позволяет увидеть некоторые стороны общества. Вот пример. Шел я как-то раз мимо бетонного шестиэтажного барака — дома 6 по Комсомольскому проспекту в Москве — и углядел на доме (с внутренней стороны, над окном первого этажа) самодельную спутниковую антенну. Вау! Что я делаю, углядев? Правильно, достаю фотоаппарат.
Неторопливо целюсь… Сзади голос: «Это общежитие иностранцев, тут нельзя фотографировать». Не поворачивая головы, с ленцой: «А я этих иностранцев имел в…» Указал, куда имел, сделал снимок, посмотрел, кто сзади. Стоит кто-то, то ли дворник, то ли охранник, то ли непонятно кто. Молчит. Ну и я молча пошел дальше. Примечание: формулировка для меня необычная, но подсознание выбрало формат мгновенно и идеально.
Случай два. Двор Главпочтамта. Вижу замечательно разбитое окно — прекрасная картина механических напряжений, студентам рассказывать. Но изнутри на фоне светлого неба кадр не получится, лучше сниму снаружи. Выхожу, вьюсь вокруг таргета, снимаю… Какой-то местный — то ли дворник, то ли непонятно кто… не, рта не раскрыл, но смотрел долго и весьма подозрительно и обеспокоенно…
Случай три. Вы наверняка знаете устройства на домах — для вставления флагов, пример на фото. Но как-то раз я увидел такое устройства, приделанное к слегка покосившимся и сильно ржавым воротам. А на той стороне, за воротами, была помойка, оставшаяся от какой-то мелкой стройки. Но там была еще деревянная будочка! И когда я стал фотографировать ритуальный предмет на заборе, из будки выполз другой ритуальный предмет и попытался орать, что нельзя. Но состояние здоровья и, возможно, употребление известного продукта уменьшило убедительность его попытки.
Случай четыре, в столовой института, где я учился, а позже некоторое время работал, где меня знала каждая уборщица, каждый вахтер и уж лучше всех — каждая дама на раздаче в столовой. У них бывало смешное меню, как-то я достаю фотоаппарат, одна увидела. Пока нажимал — истерика с криком! Уберите, уберите, нельзя снимать!
Человек, достающий фотоаппарат, подозрителен и опасен. Потому, что каждый:
— работает плохо, а если и не плохо, то начальству покажется, что плохо;
— знает, что каждый донесет, а если сегодня не донесет, то донесет завтра;
— верит, что кругом враги, а кто не враг — тот ваще шпиён.
Ю. Ф.: Да, общество и людей иногда бывает трудно понять. А еще в современной фототехнике меня смущает то, что я ее не понимаю. На чем основана, как устроена и как действует обычная серебряно-бумажная фотография, даже цветная, я знал и понимал. И механику, и автоматику фотоаппаратов и экспонометров понимал, и работу «Полароида», даже написал о нем статью для журнала «США: экономика, политика, идеология», конечно, по американским источникам. Но когда журнал «Компьютерра» (в котором я напечатал много мелких заметок технически-кунсткамерного плана) взялся объяснить читателям в трех номерах принципы современной цифровой фотографии, то в первой статье я кое-что понял, а дальше лес потемнел.
Всё ли в современной науке и технике можно объяснить неспециалисту, окончившему школу и получившему высшее, но не профильное образование? Или, как считал замечательный научный журналист Рудольф Анатольевич Сворень, объяснить по-настоящему нельзя, можно лишь заронить чувство уважения к науке и ученым и желание поискать соответствующую серьезную литературу, а может, и поступить в институт на заинтересовавшую специальность?
Не идем ли мы к такому будущему, где компьютеры будут выдавать результаты, в том числе важные для практики и жизни, а мы будем этим указаниям следовать, не понимая, как они получены? Признаться, мы не очень-то понимаем устройство и работу и смартфонов, и Интернета, но все этим пользуются, даже неграмотные в Африке, не особо задумываясь.
Л. А.: Насчет будущего: похожую мысль высказывал Сергей Попов, астрофизик и автор замечательных научно-популярных книг; спросите Интернет, «Маглы в мире андроидов»1. А что касается миссии, что есть цели и возможности хорошего научпопа, то это важный вопрос, стоящий отдельной статьи.
Юрий Фролов и Леонид Ашкинази
(1 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...
Когда проводишь эксперименты и появляется необходимость срочно что-то сфотографировать, то цифровой фотоаппарат лично для меня стал просто спасением. Не надо заправлять пленку, не надо выставлять выдержку и диафрагму, не надо заботиться, чтобы освещенность была достаточной. Не надо проявлять, закреплять, сушить пленку, а потом обнаружить, что эту проклятую выдержку ты уствновил неправильно, или пленка оказалась засвеченной, и все твои труды пропали. Первый цифровой фотоаппарат в 2000 году был счастьем, хотя имел всего 2 мегапикселя. Иногда снимаю на него до сих пор, и вполне успешно.