Канун Всех Святых. Фантастический рассказ Павла Амнуэля

Тыкву Джон нашел в грязном сыром углу сарая, она лежала среди старых лопат и поломанных частей других инструментов, о назначении которых Джон знать не хотел. Ему нравилось охотиться на зайцев, а техникой он не интересовался, чем отца не столько огорчал, сколько злил и, естественно, отцовские подзатыльники сопровождали Джона по жизни, как Богом данное наказание.

Джон был уверен, что еще на прошлой неделе тыквы здесь не было, да и откуда ей было взяться, если отец в сарай не заглядывал с весны, мать — вообще никогда, а Джон — изредка, чтобы побыть одному и помечтать о несбыточном. Мечтать он любил, но точно знал, что мечта потому так и называется, что не исполняется никогда. Разве отец мечтал всю жизнь горбатиться на графа Барлоу? Разве мать мечтала выйти за бедняка, а не за прекрасного принца?

Джон любил удивляться и удивлялся даже тому, на что взрослые не обращали никакого внимания. Минуту он раздумывал, кто, зачем и когда мог притащить в сарай тыкву, место которой на поле или в овощной лавке. Ничего не придумав, он выкатил тыкву на середину сарая, где было светло из-за дыры в потолке, удивился, что тыква катится, как хорошее колесо, хотя форму имела не очень-то правильную, постучал по тыкве ладонью и в очередной раз удивился: стук был таким, будто стучал он по листу железа, который тоже валялся в сарае с незапамятных времен.

— Уф, — произнес он вслух, — странная какая-то тыковка.

На что тыква ответила:

— Ничего странного. Обычная ферромагнитная защита.

Естественно, Джон удивился. Не тому, конечно, что тыква заговорила человеческим голосом (растения и животные разговаривать умели, об этом Джону рассказывала мать, да и друзья, бывало, делились впечатлениями), а тому, что слова она произносила вроде бы английские, но непонятные, а для тыквы так просто непристойные.

— Э-э-э… — пробормотал Джон. — Чего-чего?

Тут ему в голову пришла очевидная мысль, и он сразу ее озвучил:

— А чем ты говоришь? Рта-то у тебя нет!

— Произносить звуки ртом, — заявила тыква, — атавизм, от которого я избавился примерно… гм… сколько это в земном летоисчислении… Примерно полтора миллиарда лет назад.

Последнюю фразу Джон не понял, а потому и удивляться не стал.

— Меня Джон зовут, — сказал он. — А тебя?

Приличия требовали назвать свое имя и узнать имя собеседника. Независимо от того, с кем разговариваешь — с селянином, коровой или тыквой.

— Меня? — похоже, тыква тоже удивилась. — Никогда не… А впрочем… Иин — нормально? Это аббревиатура, конечно. Инжектированное интроспективное наблюдение.

— Иин, — повторил Джон. Странное имя, но для тыквы сойдет. Кроме имени, он не понял ничего, а спросить постеснялся. Не хотел выглядеть дураком перед какой-то тыквой.

— Я знаю, — продолжал Джон. Раз уж познакомились, то можно и поговорить, верно?

— Я знаю, — повторил он, — что животные и растения умеют говорить. Сам прежде не слышал, но мне рассказывали.

Мол, что тут удивительного.

— А ты сквозь стены можешь, да? Неделю назад тебя здесь не было.

— Могу и сквозь стены, не проблема, — нагло заявила тыква. — Туннельный эффект, только и всего.

Джон сел на земляной пол, вытянул ноги, поза была неудобной, но сесть в сарае было не на что. Разве что на тыкву, по размерам она как раз подходила на роль небольшой табуретки.

— Послушай, Иин, — сказал Джон. — Ты не простая тыква, верно? Поди волшебная?

Спросил — и сам удивился. Мысль о том, что тыква волшебная, пришла в голову неожиданно. С волшебством Джон отродясь не встречался, хотя и знал, что мир полон волшебства, о котором все знают, но мало кто имел в жизни дело.

— Нет, не волшебная. — Тыква, похоже, обиделась. — Я нормальный разумный субъект, но действительно чрезвычайно редко встречающийся в силу своего происхождения.

— Чего? — сказал Джон, поняв семь слов из шестнадцати произнесенных.

— О! — сказал Иин. — Тебе, наверно, интересно услышать тайну моего рождения?

На этот раз понятны были все произнесенные слова, а слово «тайна» наполнило Джона давно не испытанной радостью. Тайна! Волшебная тайна! Тайна, которую говорящая тыква Иин готова доверить ему, Джону Форстеру-младшему! Пусть расскажет, а Джон запомнит каждое слово, даже совсем непонятное. Запомнил же он слова «ферромагнитная», «инжектированное», «летоисчисление». Память у Джона была хорошая. Даже замечательная.

Иин, наверно, никому раньше свою тайну не раскрывала, а потому заговорил он (он или она — Джон так и не решил, да это и неважно) не сразу, подумал минуту и начала, как говорится, vispirms. Слово это часто произносил во время проповедей отец Моран, а однажды даже объяснил, как это переводится с латыни.

— Рассказывай, — потребовал Джон, решив, что, ежели чего не поймет, то наверняка запомнит, а потом слово в слово перескажет отцу Морану, и тот, будучи человеком чрезвычайно ученым, объяснит непонятное… если соизволит снизойти, конечно. Ходили слухи, что отец Моран в молодости водил знакомство с самим лордом Бэконом. Джон понятия не имел, кто такой Бэкон, но слово «лорд» завораживало и придавало речам отца Морана неоспоримую убедительность.

Иин странным образом перекатился на бок и начала свой рассказ, будто произносило проповедь с амвона.

— Конечно, ты знаешь, что Вселенная возникла в результате Большого взрыва, произошедшего сразу после окончания процесса инфляции.

— А как же! — воскликнул Джон, вложив в свои слова максимум иронии. И добавил: — Дьявол меня раздери!

Сказал, сам испугался сказанного, прикусил язык и дал себе слово больше не прерывать рассказчика (рассказчицу? Да какая разница?).

— Вот и хорошо, — сказал Иин и продолжила:

— На самом деле в реальности… правильнее сказать: в действительности флуктуация ложного вакуума породила не единственный акт инфляции, а бесконечное множество. В результате произошло бесконечное множество Больших взрывов и возникло бесконечное множество вселенных. А поскольку возникли они из единственной квантовой флуктуации, то, естественно, все находились в запутанном квантовом состоянии.

— Ой-ой… — пробормотал Джон. — Боже, как всё запутано…

— Именно! — возрадовался Иин. — Но, ты ж понимаешь, в результате массовых квантовых взаимодействий произошла декогеренция! И в подавляющем большинстве случаев вселенные отделились друг от друга и в дальнейшем эволюционировали независимо. Но! Обрати внимание на «но», в нем-то всё дело! В чрезвычайно редких случаях… В бесконечно малой доле… декогеренции не произошло, и некоторые квантовые объекты некоторых вселенных так и остались в запутанном состоянии. Навсегда. В квантовой физике, ты же понимаешь, любой процесс имеет некоторую вероятность произойти. Вероятность может быть бесконечно мала, но она никогда не равна нулю тождественно! И что получилось? Это ты и сам можешь сообразить. Бесконечно малая часть бесконечности — это конечное, не равное нулю, значение. Так вот, десяток миллиардов вселенных продолжают оставаться запутанными. И великое множество макроскопических объектов — квантовые по сути — всё еще запутаны друг с другом.

— Боже мой, — ужаснулся Джон, — как всё запутано в Божьем мире!

— Именно! — обрадовалось Иин. — Все еще запутаны! Если в какой-то из вселенных происходит что-то с кем-то из нас, это мгновенно чувствуют все. Я — как все, и все —
как я.

— Так это замечательно, — задумчиво произнес Джон. — Хотел бы я…

Он не стал развивать мысль, поскольку Иин его не слушал. Что-то происходило. Иин стал светиться, будто внутри нее загорелась свеча. Два глаза обозначились, и оскалившийся рот возник на лице тыквы. Джон в ужасе попятился, но неожиданно вспыхнувшая будто вовсе не в его мозгу мысль заставила мальчика остановиться.

— Боже, — бормотал он. — Как я мог забыть! Сегодня ведь канун Дня Всех Святых! Вот оно — Божье чудо! Иин! Иин! Говори еще, я внимаю тебе!

— Сегодня, — сказала Иин, — я ощущаю всех нас, всех себя, все миллиарды меня во всех вселенных. Я — мы — горю — горим… Я… Я чувствую, что сейчас произойдет она… Декогеренция. Запутанность распадается. И я становлюсь собой. Одним. Это… это… Собой. Единственным…

Похоже, Иин перестал находить нужные слова. Она перекатилась в угол сарая, туда, где Джон его нашел.

И погасла.

Будто ветер задул свечу.

— Иин… — позвал Джон. — Говори! Говори! Я ничего не понял, но я всё запомнил. Я запомнил про вселенные, большие взрывы, запутанности.
Декогеренция! Какое слово! Я расскажу отцу Морану, и он… Нет, никогда. Он скажет, что я еретик, и меня…

«Богохульник!» — услышал Джон грозный голос священника.

Стало холодно, пошел дождь, из дыры в потолке ручьем полилась вода. Джон дрожал, но не от холода. Он дрожал от знания, которого не понимал, но которое теперь должен был принести в мир.

— Иин… — срывающимся голосом позвал Джон.

Иин молчала.

Джон приблизился на негнущихся ногах и тронул Иина ладонью. Иин был холодным и неживым. Тыква. Обыкновенная тыква. Расколовшаяся спелая тыква. Большая тыква. Огромная. Но всего лишь…

Джон знал: Иин жив. Жива. Живы. Там. Он знал — где, но не понимал. Можно ли знать, не понимая?

Джон поднял Иин обеими руками и прижал к груди, чтобы не уронить. Он знал, что станет делать, но не понимал — зачем. Он вырежет в тыкве глаза и рот, он вставит внутрь и зажжет свечу. Он будет ходить с Иин по деревне — завтра, в День Всех Святых. Он всем покажет ее. Его. Одну из… Одного…

И будет всех знакомить с Иин. Говорить:

— Здравствуй, Иин!

И ему ответят. Даже отец Моран.

— Хеллоу, Иин! — скажет он.

* * *

Прошли столетия. Хэллоуин отмечают во многих странах, хотя никто не помнит о мальчике Джоне и его тыкве. Об Иин, живущих в мирах, о которых Джон узнал, но не понял.

Хэллоу, Иин…

Павел Амнуэль