Про археологию

Между прочим, после окончания первого курса полагалось пройти летнюю практику. Большинство сокурсников отправились в стройотряд зашибать немалую деньгу в колхозном Казахстане. Я же поехал в археологическую экспедицию копать Танаис — самую северную в мире греческую колонию, расположенную в селе Недвиговка между Ростовом и Таганрогом. В первый и в последний раз в жизни я был оформлен «рабочим». Денег почти не платили, зато было интересно.

Вечерами мы купались и смывали грязь в мутном Мёртвом Донце, отчего он становился еще мутнее. Днем же трудились землекопами. Когда докапывались до культурного слоя, добросить землю до отвала было уже непросто. Грунт был рассыпчатым, пыль слезила глаза, оседала в горле, посыпала тальком взмокшую кожу. В суховейный день нам выдавали специальные пылезащитные очки, в которых мы были похожи на раздетых до трусов авиаторов. Повсюду — посуда, битая жителями полиса и его захватчиками. Попадались и целые амфоры. След вина темнил внутренности сосуда, но само вино было выдуто временем и хитрыми греками. Так что мы явились слишком поздно и остались в дураках. Иногда начальник экспедиции наливал в эмалированные кружки спирту, предназначенного для промывки найденных артефактов. Артефактов было много, спирта — мало, так что артефакты мыли местной солоноватой водой. Ею же разбавляли и спирт. При разбавлении он заметно теплел и подсушивал горло, что, учитывая местный климат, было излишним. Закусывали макаронами с тушенкой и были счастливы.

За околицей полиса располагался некрополь. Мы сняли дерн, и после редкого здесь дождя из-за разности в плотности материковой и погребальной земли четко проступили контуры могил. Все могилы разграбили варвары еще полторы тысячи лет назад. Мы были точно такими же варварами и гробокопателями. Но мы снова опоздали — нетронутая могила попалась только одна. Мы дрожали от азарта вместе с индологом Сашей Столяровым, который оказался моим партнером по гробокопательству. Мы уже сменили размашистые лопаты на деликатные совки, уже стали проступать очертания женского скелета, уже настала пора взяться за кисточки для расчистки костей, но тут в могиле сгустилась ночная тьма. Опасаясь мародеров, мы поставили палатку возле могилы и улеглись спать на надувные матрасы. Вообще-то Саша был более всего знаменит своим брутальным исполнением песни, в которой припевалось: «Шрам на роже, шрам на роже! Для мужчин всего дороже!» Эта, с позволения сказать, ария заменяла Саше колыбельную, но ночевка на античном кладбище не располагала к вокалу. Нас охранял Сашин брехливый и ласковый сеттер по кличке Азгар, которого хозяин в минуту особого расположения приравнивал к венцу творения и отливал ему в алюминиевую миску портвейна. Особого расположения в ту ночь не случилось. Ранним утром мы расчистили костяк, нашли фистулу, сосуд для благовоний, золотое украшение. Эти вещи, наверное, можно при большом желании увидеть в запасниках Ростовского краеведческого музея. Нам же остались одни воспоминания. Античные вещи долговечнее человека с его эфемерными воспоминаниями, но преимущество воспоминаний состоит в том, что отнять их нельзя.

С высокого берега Мёртвого Донца, где располагался Танаис, можно было видеть не только домовитых обитателей Недвиговки, фундаментальные дома которых не обошлись без античного камня, но и много дальше. Дело в том, что поблизости располагалась обсерватория. Астрономы, наглядевшись до одури на зимние звезды и соскучившись по земному контакту, с явлением двуногих москвичей делали им приятное: отворачивали телескоп от неба и направляли трубу на город Азов, и мы довольно отчетливо видели его слегка дрожавшие в лунно-электрическом свете улицы, вывески закрывшихся магазинов, передислокацию редких обывателей. Лично меня это зрелище чаровало больше, чем Млечный Путь, пройти по которому я не мечтал, несмотря на свою молодость. В Москве я знавал и других астрономов, но никто из них не предлагал мне посмотреть в телескоп в горизонтальном направлении. Лишний раз я убедился, что люди в провинции более покладисты и склонны к горизонтальным связям.

Все мои находки оказались в музее, но всё равно я вернулся не с пустыми руками. Каждому известно, что литературные пристрастия провинции и столицы совпадают не во всём. В воскресный день я дотопал до соседней станицы. Там располагался магазин со всякой всячиной. Обнаружился в том числе и сборник стихов Андрея Вознесенского. Я тогда им увлекался. Сборник назывался «Тень звука». Купил все пять имевшихся экземпляров, чем приятно удивил увесистую продавщицу — среди станичников охотников до столичной штучки так и не сыскалось. Продавщица аж заколыхалась от радости. Вместе с ней заколыхалась магазинная всякая всячина, включая мало востребованные местным населением унты. Заколебалась и шеренга незапыленных бутылок с настоянным на дусте так называемым вермутом, который аборигены ласково называли «Верой Иванной». Возвратившись в Москву, я одарил Вознесенским четырех своих друзей — книга и вправду была лучшим подарком.

Был июль, солнце выжигало землю, на которой выживала только полынь. Степь заполняла легкие горечью и восторгом. По степи бродили снулые коровы, пережевывавшие злой сухой ветер. Горизонт был близок, но так же недоступен, как и повсюду. Здесь цвела только девичья краса — в вишневых глазах казачек отражалась длинная история жаркого степного кровосмешения. На этих красавиц хотелось смотреть и смотреть, но подходить к ним с разговором не стоило. Их лица были нежны, а речь груба. Когда я приехал сюда на следующий год, загрубели и лица моих красавиц. Зато за зиму расцвели их младшие сестры. Это ли не счастье? Я приезжал в Недвиговку три лета кряду.

Полынная страна,
где плоская земля,
где горькое молоко
и губы женщин солоны.
Здесь я в солнце
ступаю босой,
один — против неба.

* * *

Вот я прилетел в Японию: еду в электричке из аэропорта Нарита прямиком в Токио и перелистываю газеты. И на первой же странице каждой из них с удивлением обнаруживаю, что страну сотрясает жуткий скандал: археолог Фудзимура Синъити оказался человеком нечестным, а его эпохальные палеолитические находки — обыкновенная подделка. Оказывается, он тихонечко брал из запасников музеев каменные орудия древнего человека вполне недавнего времени (возрастом всего-навсего в 10–20 тысяч лет), подкладывал их в свой раскоп в максимально удаленные от нашего времени слои, а потом счастливо обнаруживал их с немыслимой частотой. Публика ликовала, ибо вопреки всем ожиданиям древний человек заселил Японский архипелаг аж 600 тысяч лет назад. То есть предки японцев — чуть ли не самые древние люди на нашей Земле. Серьезные ученые испытывали сильные сомнения по поводу не прекращавшихся сенсаций, но, не в силах противостоять этому палеолитическому угару, помалкивали годами. Результаты «открытий» Фудзимуры вошли в школьные учебники, одобренные министерством образования. И вот на́ тебе — такой конфуз на весь белый свет, который, правда, не обратил, похоже, внимания ни на находки Фудзимуры, ни на его разоблачение.

В окне электрички мелькала нынешняя серобетонная Япония, а я думал: как же нужно любить свою страну с ее историей, чтобы такое пустяковое мошенничество могло произвести такой фурор! Чай, не серийный убийца обнаружился. Но оказалось, что японцам есть дело до какого-то там палеолита. Археологические подлоги, как это хорошо известно профессионалам, регулярно случаются во всех странах, но невозможно себе представить, чтобы доисторические кремешки обсуждались с таким жаром и превращались в общенациональную драму.

Погруженный вот в такие смешанные думы, я вышел на своей остановке. Было прохладно, а потому я тут же захотел надеть куртку. Но — увы! — она умчалась вместе с той же самой электричкой, в которой я узнал про скандальную новость…

Я подошел к железнодорожному служителю, который обосновался в своей будке на выходе из станции, обрисовал ситуацию. Он тут же выдал мне бланк, в котором я указал цвет куртки (зеленая) и скудное содержимое ее карманов: перчатки (коричневые), шерстяная шапочка (черная), носовой платок (не очень белый). Потом служитель спросил, в каком вагоне и на каком месте я ехал. Я отвечал приблизительно. Потом служитель взглянул в сводное расписание и выяснил, на каком перегоне должна находиться в данный момент моя электричка. Потом позвонил на станцию, куда через пару минут прибывал поезд. Потом с участием посмотрел на мое раздосадованное лицо и сказал: «Нужно подождать минут пять». Через пять минут снова снял трубку. Повесив ее, сказал: «Ваша куртка находится на станции Синагава. Сейчас поедете или в гостиницу прислать? Услуга платная». — «Сейчас поеду!» — ответил я обрадованно. «Вообще-то за проезд туда следует заплатить, но, учитывая чрезвычайные обстоятельства, я разрешаю вам проехать бесплатно».

Через полчаса я снова подошел к служителю. Теперь уже в своей зелененькой курточке. «Большое спасибо!» — сказал я с чувством. «А вы чем, между прочим, занимаетесь? Бизнесом?» — вполне неожиданно для сдержанного японца спросил он. «Нет, я занимаюсь изучением Японии», — гордо ответил я. От удивления он даже чуть привстал со стула. «Что-что? Изучением Японии? Зачем? Ничего хорошего у нас нет! — сказал он вполне искренне. — Слышали, наверное, про этого Фудзимуру? Совсем японцы совесть потеряли!»

Александр Мещеряков