Лем: от фантоматики до фармакократии

Если в первый момент идея не кажется абсурдной, она безнадежна.

Альберт Эйнштейн

Отличительной особенностью произведений Станислава Лема является их необычайная насыщенность. Поражает щедрость писателя: он умудрялся в несколько страниц впихнуть столько разнообразных идей и впечатлений, которых иному автору хватило бы на многотомную эпопею. Странным образом это совпадало с тем, что Лем периодически возвращался к одним и тем же темам, но при этом вовсе не повторялся. Он как бы «пробовал на вкус» интересовавшую его проблему, умудряясь каждый раз взглянуть на нее по-новому, рассмотреть какую-то новую ее особенность, представить (и зачастую тут же опровергнуть) новое ее решение.

В «Футурологическом конгрессе» также спрессовано множество самых разных тем и направлений. Настоящее эссе не может претендовать на полное рассмотрение всего, что затронуто в повести, это лишь попытка внимательнее присмотреться к отдельным аспектам ее, попытка выделить и обозначить хоть некоторые вопросы, которые автор статьи сумел разглядеть в этом произведении.

Фантоматика и виртуальная реальность

Путь из реального мира в Волшебную страну пролегает только в воображении.

Ибн Араби

Впервые понятие фантоматики и подробное описание того, что Лем понимает под этим понятием, появилось в работе «Сумма технологии», хотя об иллюзорной действительности автор писал еще в «Магеллановом Облаке» (видеопластическая панорама на корабле «Гея») или «Возвращении со звезд» (Дворец Мерлина). Но лишь в главе «Фантомология» дан подробный ответ на вопрос:

“Как создать действительность, которая для разумных существ, живущих в ней, ничем не отличалась бы от нормальной действительности, но подчинялась бы другим законам?”

Эту задачу Лем разбил на две проблемы. Первая — создание миров, вторая — создание иллюзий. Область знания, которая занималась бы этими вопросами, Лем назвал фантоматикой. Вообще говоря, обе проблемы тесно связаны между собой. Предположим, что создаваемый мир существенно не отличается от реального. Тогда первая проблема заключается в том, чтобы каким-то образом осуществить запись реального мира во всех его проявлениях. И при необходимости в эту запись могут добавляться отклонения от реальности в том или ином направлении. Тогда вторая проблема заключается в том, как существующую запись передать абоненту, т. е. обычному человеку. Обычно мы ощущаем окружающий нас мир с помощью пяти органов чувств. Значит, нужно воздействовать на наши органы так, чтобы мы не заметили подмены. Так называемый костюм виртуальной действительности должен полностью изолировать человека от внешнего мира, в этом костюме должен быть видеоэкран, многоканальная акустическая система и электронные устройства, воздействующие на нервные окончания кожи, вызывая иллюзию прикосновений или, скажем, ветра. По идее, нужно еще добавить специальные устройства, которые обеспечивали бы вкусовые и обонятельные ощущения. Реально такие костюмы пока не изготавливаются, это слишком дорого. Существующие очки и перчатки, обеспечивающие передачу нужных ощущений, тоже пока далеки от того, чтобы реализовать главную задачу фантоматики.

Другой путь решения этой задачи — непосредственное подключение к нервным путям в мозг и передача нужных ощущений не через органы чувств, а напрямую туда, где обрабатываются сигналы, полученные от глаз, ушей, носа и т. д. Это тоже очень сложная задача, прежде всего потому, что земная наука пока плохо представляет себе работу человеческого мозга. Тем не менее исследования в этой области идут полным ходом, и рано или поздно это станет возможным. Тогда вторая проблема фантоматики будет почти решена. Достаточно будет отключить сигналы от органов чувств и заменить их подаваемыми непосредственно в мозг импульсами. Но что нужно подавать в мозг? Ту запись мира, которую мы предварительно зарегистрировали. Но ведь этого мало, чтобы создать иллюзию реальности. Пока передача информации идет лишь в одном направлении, это ничем принципиально не отличается от существующих видов кинематографа, например. А фантоматика предполагает создание двусторонних связей между искусственной действительностью и воспринимающим ее человеком. Человек мысленно повернул голову, и должна меняться вся картинка в мозгу. Мысленно поднес ко рту котлету — и ощутил ее запах, надкусил — и ощутил вкус. И т. д.

Выходит, запись искусственного мира должна быть очень подробной. Прямо скажем, пока существующие технические устройства такие объемы информации обрабатывать просто не могут. Самое сложное в решении этой задачи, конечно, видеокартинка, ведь человек порядка 80% информации в жизни получает глазами. Достаточно повертеть головой, чтобы оценить, сколь сложной должна быть техника, реализующая нужное представление мира, обеспечивающая трехмерное зрительное восприятие, с переводом резкости с переднего плана на задний и т. д.

В «Футурологическом конгрессе» Лем представил вариант специфического воздействия на человеческий мозг при помощи специальных химических веществ. Собственно, этот метод человеку известен с давних времен — использование мухоморов, гашиша, алкоголя, наркотиков для ощущения экстаза и упоения практикуется давным-давно. Однако существующие наркотики вызывают, как правило, непредсказуемые заранее ощущения и галлюцинации, а Лем описал гипотетические вещества, которые должны вызывать определенные картины в мозгу. Главный упор при этом сделан на то, что мозг отдельного человека самостоятельно рисует картинку окружающего мира, преобразуя реальные предметы реального мира в фантастические образы в соответствии с глобальными указаниями психотропных средств. При этом искажения реального мира накапливаются со временем и с пополнением набора галлюциногенов в воздухе, так что отличие фантомной картинки от действительности становится кардинальным, в чем Ийон Тихий и убеждается после принятия «отрезвина».

Хотя в последнее время выражение «виртуальная реальность» очень часто преподносится как по-настоящему реализованная фантоматика, на самом деле идея писателя, по выражению самого Лема, «так же относится к технологии Virtual Reality, как может относиться новейшая модель „мерседеса“ к паровому трехколесному автомобилю, сконструированному в 1769 году инженером Н. Ж. Кюньо». Виртуальная реальность сейчас находится пока в зачаточном состоянии, и главное ее отличие от того, что Лем считал необходимым для успешного создания иллюзорной действительности, заключается в плохой обратной связи между человеком и фантоматом, в роли которого ныне выступает компьютер. К химической же реализации фантоматики пока нет даже подходов. И это скорее благо.

Будущее — разоружение

Вообще общеизвестно, шо воображение, умение плести туфту — наиважнейшее оружие в сражении с реальностью.

Михаил Юдсон

Одной из проблем, которая не давала покоя Лему, была война и всё, с нею связанное, — всё новые и новые виды вооружения, накопление огромного количества ядерного оружия, стремление отдельных стран решать все свои вопросы агрессией. Писатель, оказавшийся в центре событий Второй мировой войны, потерявший в ней почти всех родственников, сам стоявший на пороге смерти, на всю жизнь остался травмирован страхом перед возможным повторением военных ужасов.

В письме своему американскому переводчику Майклу Канделю Лем писал:

“Я вот, извините, очень долго не решался завести ребенка, и мы вместе с женой воздерживались от этого, как люди, способные к мышлению, да еще и пережившие немецкую оккупацию, поскольку этот мир вообще-то представляется местом, очень плохо устроенным для принятия людей, особенно, если учесть именно тот опыт, который стал нашим уделом…”

Позже об этом написал и сам Томаш Лем, сын писателя:

“Мое появление на свет было неопределенным, потому что отец не хотел иметь детей. Он считал, что мир жесток и непредсказуем, опасался, что в любой момент может вспыхнуть третья мировая война, неминуемо с использованием ядерного оружия, а значит, не исключено, что война эта окажется вообще последней в истории человечества. В таких обстоятельствах рождение потомка было бы делом по крайней мере неосмотрительным, доказательством необоснованного оптимизма”.

И вот в «Футурологическом конгрессе» автор с удовольствием привел весь мир ко всеобщему разоружению. Произошло это не в результате того, что человечество вдруг поумнело и решило отказаться от насилия и военной агрессии, — вовсе нет, всё произошло гораздо прозаичнее и будничнее. Развитие фармацевтических галлюциногенов привело к небывалой коррупции и подмене действительности. Частные фирмы, получавшие правительственные военные заказы, стали производить локальные галлюцинации вместо реального оружия. Начался лавинообразный процесс, который закончился тем, что армии и их вооружение заменили химикалиями. «В Наполеона не играл? Съешь таблетку, будешь генерал». В итоге реальная армия оказалась ненужной.

Право, наблюдая за многочисленными коррупционными скандалами в армейских кругах различных стран, приходишь к выводу, что такой вариант развития ситуации не представляется совсем уж фантастическим.

Неологизмы

Слова затем и существуют, чтобы сбивать с толку.

Сальвадор Дали

Лем придавал неологизмам огромное значение. Более того, он считал, что говоря о будущем невозможно обходиться набором лишь существующих слов. Ибо будущее порождает огромное количество предметов, явлений и процессов, которые не имеют соответствий в прошлом, а значит, получат новые имена и названия.

К «Осмотру на месте» автор от лица Ийона Тихого приложил «Толковый земляно-землянский словарик», во вступлении к которому написал:

“Лицам, которые с большей или меньшей язвительностью упрекают меня в том, что я затрудняю понимание моих воспоминаний и дневников, выдумывая неологизмы, настоятельно рекомендую провести несложный эксперимент, который уяснит им неизбежность этого. Пусть такой критик попробует описать один день своей жизни в крупной земной метрополии, не выходя за пределы словарей, изданных до XVIII столетия. Тех, кто не хочет произвести подобный опыт, я попросил бы не брать в руки моих сочинений”.

Лем разработал для себя некоторое количество приемов, с помощью которых активно сочинял новые слова. О некоторых из таких приемов он рассказывал в переписке с американским переводчиком Майклом Канделем, подсказывая тому пути преодоления проблем с неологизмами (часто связанными также с игрой слов).

Более того, в письме Канделю от 9 января 1975 года Лем практически сформулировал свою позицию по отношению к использованию неологизмов в художественной литературе:

“A) В зависимости от того, используются ли неологизмы в намерении квази-реалистической серьезности описания мира, представленного в произведении, или же в намерении писать гротескно, это заранее решает поведение автора в литературе, хотя совсем не так может быть в действительности. Склонность к шуткам в серьезных делах свойственна, например, физикам, недавно открытую частицу они назвали „очарованной“ совершенно обдуманно, что, пожалуй, еще забавнее, чем „strangeness“ — „странность“ — в качестве параметрического атрибута иных, ранее открытых частиц. Но то, что допустимо в реальности, не всегда разрешено в литературе.

B) Неологизмы должны вступать в резонанс — с существующей синтагматикой и парадигматикой языка — множеством различных способов. На многих, можно сказать, уровнях можно получить резонанс, создающий впечатление, что данное новое слово имеет право гражданства в языке. И тут можно грубо, топорно произвести дихотомию всего набора неологизмов, так что в одной подгруппе соберутся выражения, относящиеся скорее к сфере ДЕНОТАЦИИ, а в другой — скорее к КОННОТАЦИИ. (В первом случае решающим оказывается существование реальных явлений, объектов или понятий, что-либо выразительно обозначающих внеязыково, в другом же случае главной является внутриязыковая, интраартикуляционная, „имманентно высказанная“ роль неологизма.) Однако тем, что составляет наибольшее сопротивление при переводе, является, как я думаю, нечто, что я назвал бы „лингвистической тональностью“ всего конкретного произведения, per analogiam с тональностью в музыкальных произведениях. (Когда одно построено в b-moll, а другое — в Cis-dur.) Например, тональность „Консультации Трурля“ целостна, то есть gestalt-quality. ИНАЯ, нежели в рассказе Трурля о Малапуции Хавосе. Это ненамеренное различие возникает, по моему мнению, от чисто эмоциональной напряженности увлечения текстом, который пишешь, ибо интенсивность такого увлечения находит свое выражение в „языковой разнузданности“, в дерзком подчинении всего осмысленно-звучащего заявления — намерению, патронирующему произведение (у меня по крайней мере именно так нарочито подчеркивается натиск ожесточенности, скажем). Может быть, заслуживает внимания поиск ответа на вопрос, в какой мере дозволительно неологизмам на разных уровнях (лексикографическом, грамматическом, фразеологическом, идиоматическом) приписать серьезные функции ДАЖЕ в тексте prima facie только гротескном. Ведь гротескность произнесенного заявления МОЖЕТ быть ТАКЖЕ защитой, камуфляжем, в специфических условиях подцензурной публикации, ХОТЯ не может быть и речи о том, чтобы всегда трактовать такой текст как шифр, который надо взломать, или как шелуху, которую следует содрать и отбросить, чтобы добраться до того, что „на самом деле“ этот текст скрывает. В противоположность обычному шифру литературный текст неотделим от этой своей „скрытой семантики“, и как обычно в литературе, то, „что автор хотел сказать“, после разоблачения может оказаться совсем банальным, а новшеством и ценностью per se является именно способ высказывания”.

Некоторые придуманные Лемом слова вышли за пределы его произведений и продолжили свою жизнь и в художественных произведениях других писателей, и в публицистике, и в сетевых сообществах, причем часто они используются уже без ссылки на их автора, т. е. фактически стали частью языка. Таковы, например, термины «фантоматика», «интеллектроника», «некросфера», «гастронавтика», «сепулька», «оптисемист» и многие другие.

Лингвистическая прогностика, или Отъязыковое предвидение будущего, или же Отлингвистическая футурология

Если бы человечество знало о своем будущем, оно бы не так смеялось, расставаясь со своим прошлым.

Виктор Шендерович*

Время от времени встречается сравнение «Википедии» (или ее аналогов) с лемовской «Экстелопедией», описанной в «Мнимой величине». Вообще говоря, это не совсем корректное сравнение. Общее у нынешних сетевых энциклопедий с «Экстелопедией» лишь то, что они могут оперативно меняться. Но ведь главное в «Экстелопедии» совсем не это. Ведь «ЭКСТЕЛОПЕДИЯ — это сокращение слов Экстраполяционная Телеономическая Энциклопедия, иначе говоря, ПРИПРЭНЦИК (Прицельное Прогнозирование Энциклопедий) с Максимальным Опережением во Времени. То есть статьи в ней повествуют не о прошлом или настоящем, а о Будущем».

Естественно, на самом деле «Экстелопедия» была изложена на языке будущего, на котором сегодня никто еще не говорит, а значит, и понять не в состоянии. Поэтому пришлось перевести ее на современный язык.

В «Пробном листе» «Экстелопедии» содержится большая статья о пролистике или прогнолингвистике. Это «дисциплина, занимающаяся прогностическим конструированием языков будущего».

А в «Футурологическом конгрессе» профессор Троттельрайнер объясняет Ийону Тихому основы этой дисциплины и на примерах показывает, как она работает. Придумываются новые слова и предпринимаются попытки понять, что они могут означать. В этом случае неологизмы служат для прогнозирования будущего.

В нашей реальности схожей деятельностью занимается философ и культуролог Михаил Эпштейн, Общее направление работы Эпштейна — создание множественных альтернатив господствующим знаковым системам и теоретическим моделям — то, что он называет «множимостью мысли». На этом пути возникают «возможные миры мыслимого» — философские системы, религиозные и художественные движения, жизненные ориентации, новые слова, термины и понятия, новые дисциплины и формы гуманитарного исследования. Такой метод мышления можно назвать «возможностным», «поссибилистским», «концептивным», «веерным», «вариативным», «виртуальным».

Аналогом работы профессора Троттельрайнера является исследование Эпштейном эволюции языка и возможности целенаправленного обогащения его лексико-грамматической системы, в частности, работа над проективным словарем русского языка «Дар слова», еженедельные выпуски которого выходят с апреля 2000 года в виде электронной рассылки. Это словарь лексических и концептуальных возможностей русского языка, перспектив его развития в XXI веке. Ведется аналогичная работа и над проективным словарем английского языка — PreDictonary: An Exploration of Blank Spaces in Language (2011).

Эволюция человека

Но слушай, вот-вот он треснет,
кокон общей судьбы.
Каждый из нас убит.
Каждый из нас воскреснет.

Мария Галина

Пожалуй, наиболее детально и подробно Станислав Лем описал возможные пути сознательной эволюции человеческого организма в «Путешествии двадцать первом» Ийона Тихого.

Там описано пребывание Ийона Тихого на планете Дихтонии. Дихтонцы изначально (по крайней мере, еще около 2300 года) были гуманоидами, как две капли воды похожими на людей, поэтому их автоэволюция вполне приложима и к нам. Всё началось на Дихтонии с того, что тамошние ученые попытались разработать технологии, которые привели бы к практическому бессмертию. Однако все попытки обеспечить бессмертие без изменения тела были безуспешными.

Пришлось менять тело. Однако процесс автоэволюции вышел из-под контроля и продолжался несколько веков. Во всяком случае, ко времени появления Ийона Тихого на Дихтонии по-прежнему главенствующим оставался лозунг «Как можно не перетеляться, если можно перетеляться?».

В рассказе разобраны различные варианты подхода к вопросу о реконструкции тела. Тут и возможность всем и каждому творить с собой, что угодно, и различные моды (или мании), и молодежное бунтарство, и старческий консерватизм, и расцвет эры гедонизма, когда придумывались новые органы и части тела, которые функционировали бы исключительно для того, чтобы их обладателю было хорошо, всё лучше, чудесно, просто божественно.

В общем, можно посоветовать сторонникам трансгуманизма в обязательном порядке не просто прочесть, но тщательно изучить этот рассказ. Хотя термин «трансгуманизм» не встречается в книгах Лема, его рассуждения о совершенствовании человека, несомненно, лежат в том же русле. Многочисленные движения трансгуманистов (аболиционизм, либертарианский трансгуманизм, постгендеризм, техногайянизм, трансгрессивный трансгуманизм) и их противников (энвайронментализм, религиозный фундаментализм, традиционализм) в той или мной мере могут быть соотнесены с различными партиями и движениями реконструкторов тела на планете Дихтония.

В будущем «Футурологического конгресса» Ийон Тихий сначала узнаёт, что на планете не осталось никаких диких животных и идет дискуссия о реанимации природы. Проектировалась биологическая разработка фантастических животных, например люментов, при проектировании которых можно использовать принципы строения светлячка, семиглавого дракона и мамонта.

В беседе с профессором Троттельрайнером Ийон узнает, что организмы людей портятся от избытка препаратов. У людей выпадают волосы, роговеют уши, вырастает и снова исчезает хвост. То есть наблюдается некая неуправляемая эволюция. Всё это, конечно, маскируется и замалчивается:

“Если бы не врачебная этика, то было бы известно, что у каждого второго жителя Нью-Йорка тело в пятнах, хребет зарос зеленоватой щетиной, на ушах — колючки, плоскостопие и расширение легких и сердца от неустанного бега”.

На тайном конгрессе деевидцев, к которым относился и профессор Троттельрайнер, рассматривались различные проекты выхода из этой ситуации. Один проект был радикальным:

“Он предусматривал эктогенезис, деташизм и всеобщую гомикрию. От человека оставался только мозг в элегантной упаковке из дуропласта, в виде глобуса, с контактами, разъемами и штепселями”.

В ответ на возражения Ийона Тихого (мол, кто же захочет отказываться от тела?) профессор Троттельрайнер очень убедительно разъяснял, что всё зависит от того, как будет поставлена пропаганда:

“Если победит деташизм, через пару лет каждый будет считать обладание мягким, волосатым, потным телом за что-то постыдное и непристойное. За телом надо следить, ухаживать, мыть его, и тем не менее оно портится, а при деташизме можно будет подсоединять к себе самые прекрасные чудеса инженерного искусства. Какая женщина не захочет иметь серебристые неонки вместо глаз, телескопически выдвигающиеся груди, ангельские крылышки, светящиеся бедра и пятки, издающие на каждом шагу мелодичные звуки?”

И то сказать, перспектива чарующая!

Роботы

Прочитала блестящая Эмма
Как-то книгу про роботов Лема;
Так при этом смеялась,
Что у бедной сломалась
В третьем блоке четвертая клемма.

Сергей Шоргин

Роботы — давняя и неизбывная любовь Станислава Лема. Как пелось в одной старинной песне: «Мы-то думали, коты так орут из темноты, глядь, — а это роботы». И уж, конечно, будущее «Футурологического конгресса» не могло обойтись без этих хитрых бестий. Автор придумал немалое количество неологизмов, отражающих необычные свойства и качества роботов. Чего стоит, например, «скрынт или втёр — это робот, прикидывающийся человеком, „втирающийся“ в общество людей».

Судя по тому, что пишут сейчас о бурно развивающихся программах искусственного интеллекта, Лем в повести очень реалистично описал ситуацию взаимодействия ИИ с людьми, а именно благодаря способности быстро вычислить, какое поведение будет менее затратным, ИИ предпочтут ложь и имитацию деятельности реальному выполнению каких-либо работ, если это не повлечет немедленного наказания.

В «Футурологическом конгрессе» приводятся различные ситуации, иллюстрирующие подобные действия. При этом подчеркивается, что ни о каком «бунте роботов», о злой воле или преднамеренном саботировании работ речи не идет. Все случаи якобы «неповиновения» роботов (например, робот, который был направлен руководить мелиорацией Сатурна, реально ничего не делал, слал на Землю фальшивые доклады о выполненных работах, контролеров подкупал и т. д.) объясняются лишь тем, что роботы всегда выбирают более легкие варианты деятельности, подобно тому, как река течет вниз, а не вверх.

Как это водится у Лема, не обошелся он и без экстравагантного выворачивания действительности: в конце повести выясняется, что никаких роботов нет вообще, а их роли играют бедные люди под воздействием галлюциногенов.

Маски

Год за годом всё то же:
Обезьяна толпу потешает
В маске обезьяны.

Басё

В середине 1970-х годов литературный критик и переводчик Рафаил Нудельман в переписке с писателем пытался найти универсальный концептуальный ключ к творчеству Лема. Одним из таких ключей он считал тему лабиринта, характерную для многих произведений писателя. После ознакомления с «Маской» Нудельман написал письмо Лему, в котором предложил считать тему Маски еще одним, дополнительным ключом.

Лем весьма серьезно отнесся к этому предположению. И в ответном письме от 21 ноября 1974 года посвятил довольно много внимания этому вопросу:

“Мне нелегко определить свое отношение к Вашему „концептуальному ключу“ к Лему, который был бы чем-то вроде универсального классификационного ключа, какой, например, используют в ботанике. Ибо я считаю, что любой достаточно изощренный ключ (а тот, который приготовили Вы, наверняка будет весьма изощренным) МОЖЕТ подходить к замкам-текстам. То, в какой мере он подходит „на самом деле“, а в какой — немного „через силу“, просто не удастся решить раз и навсегда, универсально, для всех книг! (Моих книг.) Во всяком случае, я слышал уже много раз от людей, чье мнение уважаю, что я как бы пишу одну и ту же вещь всю свою жизнь, что повторяю вариации единственной концептуальной темы, — так что существование Ключа к Лему представляется мне действительно и разумным, и возможным. Но является ли ЭТОТ НАИЛУЧШИМ? Ха! Этого я попросту не знаю…

Если взяться искать так называемую объективную обусловленность всех моих сочинений — в понимании социального контекста, — наверное, проблему „маски“ как исходного ключа-концепции удалось бы изложить довольно легко! Другое дело, что было бы это как тривиально, так и не слишком приятно для меня. Конечно, было бы упрощением считать, что также и мои мысли отнологического измерения, касающиеся раскладывания человеческого существования в этом мире — в бытовом смысле, — что эти мысли также обусловлены критически-социальными размышлениями, — это уже было бы, я думаю, большим и обидным для меня преувеличением. Тем не менее, что-то в этом наверняка есть. <…>

Маска: то, что замаскировано. Кандель заметил, что в „Маске“ женщина сначала была чисто внешностью — то есть именно маской, — а в конце оказывается, что под маской скрывается женщина (ведь несчастный богомол не меньше, а, может быть, еще больше является женщиной, нежели первоначальное создание). То есть, я думаю, особое обстоятельство, данное композиционной конкретностью, и требует чисто ЛОКАЛЬНОГО обдумывания, которое вовсе не обязательно должно найти свои гомеоморфизмы в других произведениях. Впрочем, не знаю.

Маска: замаскировано, в более общем случае — шифр — то, что зашифровано. В самом деле, в „Рукописи, найденной в ванне“ это, главным образом, шифр, и в „Гласе Господа“ также. А кроме того,  моя концепция (из „Суммы технологии“) „Фантоматики“ — иллюзии, неотличимой от реальности, — тоже, конечно, относится к делу „маскирования“, на этот раз дискурсивно. Ультимативно, мир как Маска Бога… ибо и так можно”.

Поистине нескончаемая система масок представлена в «Футурологическом конгрессе». Попав в 2039 год, Ийон Тихий постепенно узнаёт, что потребительский рай, чудеса медицины, управление погодой — всё это на самом деле всеобщая галлюцинация. Воздух насыщен так называемыми масконами — галлюциногенами, которые создают виртуальную реальность. Причем эти масконы накапливались в атмосфере многие годы, в результате накопилось несколько слоев иллюзий, одни иллюзии накрывались другими. Когда Ийон Тихий получает в руки некий «отрезвин» и пользуется им, ему вдруг открывается совсем другая картина, вовсе не благостная. Ошеломленный космопроходец, встретившись после этого с представителем фармакократии, принявшей управление над планетой, узнаёт, что действительно сфальсифицировано в этом мире всё: на самом деле идет 2098 год, на Земле живет 69 млрд жителей легально и около 26 млрд тайных уроженцев, температура падает на четыре градуса в год и скоро ледники покроют всю планету.

Конечно, и это не окончательное срывание всех и всяческих масок. Окунувшись в канал с нечистотами, Тихий возвращается в наше время и понимает, что будущее ему лишь привиделось.

Фелицитология

О как мечты на счастие похожи!
Жаль, счастье не похоже на мечту.

Юлий Ким

Красной нитью в произведениях Станислава Лема проходят рассуждения о счастье человеческом. Можно смело сказать, что этот вопрос волновал писателя до самой смерти.

Кто только не пытается в произведениях Лема подарить счастье людям, роботам или всей Вселенной. Отшельник Добриций с альтруизином, Трурль, проводя тысячи экспериментов с микроцивилизациями, обитатели планеты Цимбалии, которые называли себя гедофагами, или счастьеедами, а сокращенно и попросту — счастниками…

Ийон Тихий в своих путешествиях неоднократно сталкивался с попытками различных цивилизаций осчастливить обитателей отдельных планет или государств. Например, вакханалия неограниченной автоэволюции на Дихтонии («Путешествие двадцать первое») также начиналась под лозунгами достижения полной гармонии и счастья. Особого внимания заслуживает этикосфера из романа «Осмотр на месте», идея которой представляется одной из самых плодотворных и вполне возможных к реализации в будущем.

А в «Футурологическом конгрессе» обитатели фармакократического мира хоть и говорят о том, что в нем осуществилась мечта о максимуме счастья для максимума людей, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что на самом деле это всего лишь галлюцинаторные видения, а реальность ужасна.

Конечно, тот, кто управляет этим миром, заверяет Тихого, что на самом деле он вынужден так поступать, его вынуждает делать это нынешнее плачевное положение вещей:

“Мы играем такими картами, которые всунул нам в руки общественный жребий. Мы приносим мир, безмятежность и облегчение единственно возможным способом. Поддерживаем на краю равновесия то, что без нас рухнуло бы во всеобщую агонию. Мы — последние Атланты этого мира. Речь идет о том, что если уж он должен погибнуть, то пусть не мучается. Если нельзя отменить правды, нужно ее заслонить, это последняя еще гуманная, еще человеческая обязанность”.

«Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» — писал Пьер Беранже. Но Лем устами Ийона Тихого разбивает доводы Джорджа Симингтона:

“Если средства, которые вы употребляете, действуют отлично, зачем вы тратите время и силы на разумные аргументы? Это же так просто — пара капель кредибилана, плеснуть разок мне в глаза, и я с энтузиазмом приму каждое ваше слово, буду вас чтить и уважать. Видимо, вы сами не уверены в ценности такого лечения, если опускаетесь до обычной старосветской болтовни, бросаете слова на ветер, если вас удовлетворяет разговор вместо диффузора! Видимо, вы прекрасно знаете, что психимическая победа — это обычный обман, что вы в одиночестве останетесь на поле битвы словно триумфатор с изжогой”.

Фармакократия

Однако власть достается дороговато — она оболванивает.

Фридрих Ницше

Профессор Троттельрайнер так определял форму правления в мире будущего: «Фармакократия — это психимократия, основанная на кремократии, — вот девиз нашей новой эры. Власти галлюциногенов сопутствует коррупция, выражаясь проще».

В интервью, которое Лем дал Питеру Свирскому (публиковалось под названием «Мысли о литературе, философии и науке»), писатель так говорил о сути психимического обмана:

“В своих художественных произведениях я всегда прилагаю усилия, чтобы меньше использовать технологическую профессиональную лексику, насколько это возможно. Зачем вводить кибернетическую технологию, запутываться в специальных терминах, усложнениях и тому подобном, когда вы можете „изобрести“ лекарство, вызывающее хорошее настроение, „смягчитель“, или что-то вроде этого. Но есть совсем другой аспект „Футурологического конгресса“, который также нужно учитывать. Как стали замечать критики в последние годы существования коммунизма в Польше, центральной темой романа является как раз то, с чего вы начали разговор: наслаивание иллюзии и обмана, неправда реальности, которая рисует данную цивилизацию великолепной, в то время как на самом деле она не является никакой другой, кроме как ужасной.

Если следовать этой интерпретации, мой роман — почти игра, которую вело оруэлловское польское правительство, стараясь убедить нас, что в то время, когда мы жили в богатстве и счастье, Запад погибал в нищете. В Польше всегда было трудно найти людей, заблуждавшихся на этот счет, но многие граждане Советского Союза верили в это долгое время. Конечно, это самая суть психимического мира, который я описал в „Футурологическом конгрессе“, только роль, выполняемую в нашем реальном мире обычной лживой пропагандой, в романе играли психимические технологии. Соответственно, это особенное решение в виртуальной реальности — в каком-то смысле также и метафора, которую не следует всегда воспринимать буквально”.

Дэвид Дойч в книге «Начало бесконечности» отмечал, что «наше восприятие мира — форма визуализации виртуальной реальности, которая происходит целиком в мозгу». Все мы живем в некоторой действительности, которая отчасти является отражением окружающей среды, а отчасти — додуманным нами приложением к этому отражению, и границы между тем, что мы видим, и тем, что мы придумываем, зыбки и неопределенны. Именно об этом напоминает нам замечательное произведение Станислава Лема.

Владимир Борисов

* В реестре СМИ-иностранных агентов Минюста.