Достоинство мастера
В статье «Русская игрушка» 1, опубликованной в январе 1930 года, Вальтер Беньямин заметил, что только русские и немцы умеют хорошо делать игрушки. Хотя Беньямин пишет сжато, из его слов можно вывести, что он имеет в виду. Он говорит, что настоящие игрушки — это как бы вложенные друг в друга миры. Только немцы вкладывают одно в другое сюжетно: «Немецкая индустрия игрушек наиболее интернационализована — крошечные кукольные и животные миры, крестьянские комнаты в спичечном коробке, Ноев ковчег и овчарни, которые производят в деревнях Тюрингии и Рудных гор, а также в окрестностях Нюрнберга». Одним словом, немецкая игрушка — кукольный домик или ясли, само ощущение жизни здесь и сейчас, мир в коробке и из коробки. Это одновременно чувство дома и чувство участия в этом доме, это умение увидеть окрестности, смотря просто на забавные фигурки и забавный быт.
В русской игрушке сюжет не так важен — игрушки слишком разнообразны, восходят к разным народам, разным социальным слоям и разным историческим мирам, чтобы принадлежать единому сюжету бытия здесь. В «Московском дневнике» Беньямин и говорил, что в Москве продаются не только игрушечные изделия ремесленников, но и, например, китайцы торгуют своими бумажными поделками. Поэтому русские игрушки скорее подчиняются аксиологии, учению о ценностях. Менее ценное должно быть вложено в более ценное, причем ценность эта потребительная, а не меновая. В России нет ничего ценнее дерева, и поэтому адаптация японской игрушки как матрешки была только вопросом технологий.
Беньямин пишет, почти захлебываясь от перечислений: «Дерево при этом — самый важный материал. Почти повсюду в этой стране больших лесов достигли несравненного мастерства в его обработке: резьбе, раскрашивании, лакировке. От простых петрушек из белой и мягкой ивовой древесины, от натуралистичных фигурок коров, свиней, овец до искусно расписанных сверкающими красками лакированных шкатулок, на которых изображены крестьянин на тройке, селяне у самовара, жницы и лесорубы за работой, и вплоть до огромных скульптурных изображений древних сказаний и легенд, деревянные игрушки заполняют магазин за магазином на самых престижных улицах».
В «Московском дневнике» он объяснял это тем, что дерево и краска для русского человека органически близки: и то, и другое и есть что-то важное, заметное, бросающееся в глаза. Как нужны яркие наличники, так же нужны деревянные игрушки.
Таким образом, мир мягкого дерева, пластичного вымысла вмещается в русской игрушке в мир твердого дерева, надежного футляра или надежной формы, благодаря которой игрушка не сломается. У других народов, как следует из рассуждений Беньямина, игрушка — это фишка, условность для игры, с неустранимым разрывом между формой, довольно условной и удешевленной, и содержанием, определяемым принятыми в этой культуре сценариями игры. Русская и немецкая игрушка не подразумевает сценариев, начертанных культурой: с этими куклами надо играть в чаепитие, а с теми — в больницу. С игрушками можно придумывать самые разные авангардные представления, где фактура игрушки, ее строгая надежность футляра позволяет довести представление до конца.
Конечно, можно сказать, что Беньямин выступал как пропагандист немецкого и русского авангардного театра. Но, как ни странно, до Беньямина сходную концепцию игрушки выдвинул Василий Розанов в «Опавших листьях», сказав: «Хорошо делают чемоданы англичане, а у нас хороши народные пословицы». У англичан хорошая функциональность чемодана — разрыв с материалом, отречение от материала, позволяет сделать чемодан надежный, создать его чистую инженерную функциональность. Внешнее и внутреннее здесь не важно, важна функция. Тогда как пословица, слово крепкое и меткое — своеобразный футляр для душевного переживания. Пословица может быть пущена в дело в самых разных ситуациях, без оглядки и смущения, но она же интимно близка народной душе самой своей шершавостью и материальностью.
Коллекционеры и растратчики
Приехав в Москву в декабре 1926 года, Беньямин стал коллекционировать игрушки. Проблемой для него был относительный коллапс денежной системы во времена НЭПа: все выплаты были затруднены, кассы работали плохо, разменять деньги было непросто, не говоря уж о получении нужных документов. Получалось, что в кассе как бы скапливается масса денег, но они не могут быть сразу выданы — нужен документ, нужна сдача, нужно рассчитаться сначала с одними, а потом с другими. Поэтому коллекционирование, как показывает «Московский дневник», стало для Беньямина способом избегать таких заторов, сразу давать материал лицом.
Это не коллекционирование ради престижа, наслаждения значимостью своей коллекции. Наоборот, это коллекционирование напоказ, даже если ты показываешь игрушки только себе. Игрушка одновременно скрывает себя как заветная часть твоей коллекции, но в своей обнаженности и показывает тебя себе, показывает, что ты выбрал ее, что она сделала твой мир своим жизненным миром. Поэтому в коллекционировании Беньямина есть что-то беззащитное: это беззащитная, но объемная и фактурная влюбленность, в противовес тем плоским расчетливым авантюрам, на которые провоцировали распухшие от денег кассы.
Как раз в месяц приезда Беньямина в Москву в журнале «Красная новь» вышла повесть Валентина Катаева «Растратчики». Эта повесть во многом предвосхитила великий проект брата Катаева, Евгения Петрова, и Ильи Ильфа — изобразить, как деньги эпохи НЭПа обесценились, как распухшие от денег кассы не могут осчастливить ни Остапа Бендера, ни Кису Воробьянинова, ни Шуру Балаганова, ни других персонажей.
Только если в дилогии Ильфа и Петрова Остап Бендер — герой-идеолог, объясняющий правила игрового обмена, азартно меняющий в каждой главе и образ жизни, и имущество, и семейное положение, а также требующий этого от своих сообщников, то в повести Катаева растратчики — это как раз люди, не способные обменять деньги на какие-то удовольствия, за которыми последуют новые обмены. Они могут только их проматывать, то есть превращать в игровые фишки, те самые условности, пытаются войти в какие-то сценарии игр с деньгами и красивой жизнью. Но иногда это вхождение оказывается гротескным сновидением, где мы приходим от игрушек условных к игрушкам фактурным. Приведем один из петроградских бредов этой повести:
— Шофер, на острова! — крикнула Ирэн.
Ванечка запахнул озябшие колени короткими полами пальтишка, — они тотчас разлезлись, — дрогнул от холода и обнял девушку за неподатливые плечи.
— Куда это на острова? Поедем лучше спать к тебе.
— Молчи! Господи, до чего чувственное животное! Успеешь. Нет, сегодня у меня сумасшедшее настроение. Шофер, на Елагин остров! Или же я сейчас выпрыгну из машины. А потом мы поедем ко мне… Спать… Понятно?
С этими словами девушка таинственно отшатнулась от кассира и, впившись ладонями в его плечо, страстно продекламировала нараспев:
Вновь оснеженные колонны,
Елагин мост и два огня, —
И шепот женщины влюбленной,
И хруст песка, и храп коня.
— А я думаю, лучше в гостиницу «Гигиена», — жалобно сказал на это Ванечка.
— Молчи, ни одного слова. Чу…
Над бездонным провалом в вечность,
Задыхаясь, летит рысак…
Тут игрушечная лошадь внезапно рванулась с подушки и улетела вон в окошко. Автомобиль споткнулся, хрустнул и сел набок.
— А, тудыть твою в тридцать два, — проворчал шофер, обошел вокруг остановившейся машины, полез под колеса, вымазался, покрыл матом всё на свете и сказал, чтоб вылазили, потому что сломалось заднее колесо и дальше ехать нельзя.
Ванечка вылез из машины, долго с пьяных глаз искал улетевшую лошадь, наконец нашел ее на мостовой в луже. На свежем воздухе его начало разбирать как следует, и все дальнейшие происшествия этой ночи остались в его памяти неладными клочьями пьяного бреда.
Катаев, как и многие его современники (вспомним «Хождение по мукам» Алексея Толстого, образ Бессонова), пародирует увлечение молодежи поэзией Блока. Но примечательно, что трагический для Блока конфликт культуры и технической цивилизации здесь оказывается комическим. Если цивилизация, как и у Блока, представлена автомобилем, то культура — лошадью игрушечной, явленной не то в бреду, не то во сне.
Это должна была бы быть игрушка той самой культуры сценариев, где если дана лошадь, то играют в дерби. Но игрушка надежная и материально обеспеченная, о которой и говорит Беньямин, возвращает героя Катаева из сна в социальную реальность. Растратчик пытается остановить технику своими импровизациями, и делает это комично; его реальность комична, но она — уже реальность.
Беньямин, влюбляясь в непокорную фактуру, в непокорную реальность игрушек, поневоле создает множество ситуаций комических трат, комических московских происшествий. Так коллекционер превращается из сноба в человека, способного управлять мировым комизмом.
Трагическое тело
Но тело коллекционера — трагично. Коллекция бабочек юного Беньямина, как, возможно, юного Набокова, была первым увлечением в балансе игра/жизнь/смерть. Процесс охоты заканчивался биваком, «где извлекал я эфир и вату, пинцеты и разноцветные булавки»2. Дух трагического тела прелестного создания переселялся в ловца: трепет и подготовка к прыжку, наблюдение и молниеносная реакция на перемещение мотылька. В «Берлинском детстве» Беньямин описывает большой ящик, висевший в комнате летнего дома, в котором красовались первые экземпляры коллекции, собранные на склоне Пивоваренной горы: капустницы и шоколадницы, лимонницы и махаоны, авроры и траурницы. Они вызывали в мальчике страсть к охоте и овладению: «Мне хотелось раствориться в свете и воздухе, только бы незаметно подкрасться и завладеть добычей».
Во взрослых коллекционерах Беньямин выделяет «детскость» как неотъемлемую черту характера, ведь «именно дети способны непрестанно возрождать бытие» 3. Коллекционирование для детей — один из способов возрождения, конструирования бытия, наряду с раскрашиванием или рисованием. Это способ овладения миром «от прикосновения до называния». Но где дом этого овладения?
Во всей книге про свое берлинское детство Беньямин не упомянул ни об одной игрушке. Он рассказывал про шкафы и нитки, ткань и фольгу от шоколада, карусели и рождественского ангела, но упоминаний об игрушках в его книге нет. Почему? Потому что игрушка в его понимании не была сюжетной условной конструкцией, а представала тем самым фактурным телом сюжета. Любая игрушка такова, что ребенок хочет ее разобрать, заглянуть внутрь, а взрослые, спровоцированные ребенком, конструируют ее внешность, маску.
Во время описанного Беньямином детства Европу наполнили куклы фирмы Fleishmann & Bloedel, которые умели ходить, плакать, говорить и качать головой. Детям интересно увидеть механизм, позволяющий издавать голос или покрутить шарниры, позволяющие двигать ножками и ручками, а взрослым не менее важны лица и социальные роли кукол, которых нужно было поселить в свои дома. Так, на рубеже веков в Германии работали фабрики Аманда Марселя, производящие головы кукол разных рас и возрастов. Нельзя не вспомнить еще одно увлечение детей того времени. Компания Bing Brothers Art Doll, принадлежавшая братьям Игнацу и Адольфу Брингами, производила железные дороги. Но, значит, чувство дома, той самой домашней вложенности одного в другое, уже было трагично для Беньямина тогда.
Немецкие игрушки времени берлинского детства или потсдамского лета Беньямина и русские игрушки зимы 1926/1927 годов, купленные им в Москве и вывезенные в чемодане, — это тело сюжета его судьбы. Немецкие и русские мастера не поддаются на провокацию ребенка, желающего разобрать игрушку, однако конструируют всю игрушку в ее неотменимой ценности. В нее можно только переселиться, как в то самое тело бабочки с его почти сновидческим трепетом, но выразительной материальностью смерти.
Растратчики понимают игрушку как возвращение в реальность, Беньямин мыслит игрушку как возвращение к любви и коллекционирование как возвращение бытия собственного и чужого тела. Как написала Ханна Арендт, в мире Беньямина «живые глаза обратились в жемчужины, а его живые кости — в кораллы»4. Ситуативный взгляд обернулся фактурностью с ее цветом и шершавостью. Возвращение к бытию грозит смертью — но грозит и жизнью.
Александр Марков, профессор РГГУ
Оксана Штайн (Братина), доцент УрФУ
1 Беньямин В. Московский дневник / Пер. Сергея Ромашко. — М.: Ад Маргинем пресс, 2012.
С. 250–252.
2 Беньямин В. Берлинское детство на рубеже веков / Пер. Галины Снежинской. — М.: Ад Маргинем Пресс; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2012. С. 25.
3 Беньямин В. О коллекционерах и коллекционировании. — М.: ООО «ИПК Парето-Принт», 2018. С. 11.
4 Арендт Х. Вальтер Беньямин / Пер. Бориса Дубина. — М. : Grundrissе, 2014. С. 151.
(1 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...